Я вновь иду внутрь и закрываю за собой входную дверь. Майор сидит у окна и выглядывает наружу. Я подхожу ближе и смотрю на него. Сразу понимаю, что он мертв. Из крошечной раны на голове сочится кровь и беловатая слизь. Его винтовка по-прежнему лежит у него на коленях. Неожиданно осознание смерти этого человека пронзает меня, и я кричу во весь голос. Это не только мой первый мертвец, нет ничего хуже того, чем видеть, как он сидит здесь почти как живой. И рана такая маленькая!
Шторы колышутся на ветру. Неожиданно мне становится страшно. Я выбегаю из комнаты и захлопываю за собой дверь. Постепенно я успокаиваюсь, но назад не возвращаюсь. Я не вернусь туда ни за какие деньги. Стоящий у входа в подвал человек спрашивает майора, но я ему не отвечаю. Несколько моих товарищей сейчас стоят в заднем дворе и неожиданно направляются к садам. Из соседнего здания выходит лейтенант и говорит: «Отходим через пять минут! Идем к следующему ряду домов и производим перегруппировку!» Я стою возле черного входа и жду. Из соседних домов выбегают их жители и исчезают среди деревьев. Вместе с ними и несколько солдат. Потом я больше никого не вижу. Неужели я здесь один? Я тоже бегу назад.
Из одного из домов выбегает Зольга. У него в руках женский чемоданчик. Вскоре я теряю из вида их обоих и один иду через дачные участки, оставляя здания позади. Небольшие садики пусты. Пересекаю грядки, перелезаю через заборы с одной-единствен-ной мыслью — поскорее назад!
Цепляюсь за что-то ногой. Передо мной лежит мертвец, и я едва на него не упал. В земле рядом с ним свежая воронка. Он был убит осколками, они изрешетили ему голову и тело. Теперь он лежит на спине и остекленевшими глазами смотрит в небо. Я пытаюсь взять у него расчетную книжку, но мертвец тяжелый, а его мундир весь в крови. Поэтому бросаю его и бегу дальше, пока тропинка не приводит меня к зданиям, что виднеются впереди.
Унтер-офицер Рихтер лежит голый в коридоре, а какие-то женщины перевязывают его бинтами. Его тело изрешечено осколками, так что он уже не жилец.
Штабс-фельдфебель стоит посреди улицы. Когда я говорю ему об убитом солдате в саду, он приказывает мне вернуться и вытащить его расчетную книжку. Пробираюсь назад через сад и наконец вновь нахожу мертвое тело. Перекатываю убитого на бок, мои пальцы тут же пачкаются кровью. Я роюсь в его карманах в поисках документов. Вскоре мне удается вытащить из его мундира бумажник. Убитый перекатывается назад, изо рта и из носа у него фонтаном хлещет кровь. Неожиданно меня охватывает животный страх. Что, если он сейчас очнется и потребует назад свои бумаги, и мне придется отвечать за мой поступок. Я кидаюсь прочь, боясь обернуться назад. Лейтенант стоит на садовой дорожке, и я протягиваю ему бумажник. Наконец мне удается отдышаться и взять себя в руки. Лейтенант просматривает документы и удивленно поднимает глаза. Убитый жил по соседству. Всего в трех улицах отсюда. Верно. Вот его адрес: дом номер 5, улица XYZ, Берлин-Шпандау. На фотографии в паспорте улыбающееся лицо. Он женат. У него двое детей. И вот теперь он лежит в саду всего в нескольких шагах от дома и родных, но ему больше никогда не сделать даже эти несколько шагов.
Неожиданно мимо нас с плачем пробегает женщина. Волосы распущены. Она кричит и бросается в сад. Вскоре она исчезает из виду. Мы вместе с лейтенантом идем через арку, которая ведет во двор дома[90]. На улице кто-то оставил два чемодана. Рядом с ними стоит Зольга. Чемоданы принадлежат женщине, которая только что с криком пробежала мимо нас. Оказывается, она забыла взять с собой свои жемчуга.
Какое-то время стоим все вместе рядом с чемоданами, однако штабс-фельдфебель уводит нас в здание и показывает, какие позиции нам занять. Я недосчитываюсь нескольких из нас, но думаю, что вскоре мы будем все вместе. На лестничной площадке в окнах витражи. Я разбиваю винтовкой две свинцовые рамы и высовываюсь на улицу. Здания, из которых мы только что ушли, купаются в солнечных лучах. Враг наверняка уже там. Слева тянется яркая лента улицы[91]. Широкая дорога делит сады на две части. И все это купается в теплом весеннем свете — и дома, и сады, и улицы.
Неожиданно стрельба возобновляется. Русские наступают, продвигаясь вперед по дачным участкам, перебегая от дерева к дереву, и из окон домов открывается стрельба. Правда, выстрелы звучат гораздо реже, чем тогда, когда нас было больше. Теперь враг изменил тактику. Он пытается окопаться. Саперные лопатки поблескивают на солнце, выдавая его расположение. Рядом с летним домиком постепенно вырастает груда земли. Русский, полулежа, копает что есть сил. Я спокойно беру его на прицел и нажимаю спусковой крючок, затем еще раз. Неожиданно его рука вздрагивает, и он роняет лопатку. Я снова прицеливаюсь, и на этот раз противник опускается на землю и больше не шевелится. Однако враг продолжал продвигаться вперед. Вскоре все дома будут в его руках — это вопрос лишь нескольких часов.
Неожиданно на улице раздается лязг гусениц и рев мотора. Не замеченный нами, танк пробился вперед вдоль садов. Мотор глохнет, и бронемашина замирает на месте. Стрельба стихает. Все как завороженные смотрят на танк. Башня медленно поворачивается, и он целится в нас, в здания. Дуло угрожающе направлено в нашу сторону, и в следующее мгновение оттуда вырывается язык пламени, а вслед за ним с ревом вылетает снаряд. На нас летят осколки металла, битый кирпич, куски штукатурки. Стены идут трещинами и рушатся. Над садами медленно плывет облако пыли. Я спускаюсь по лестнице вниз и перехожу в соседний дом. Там у окна застыл Зольга. Я выглядываю. Танк по-прежнему застыл на месте. Затем его башня разворачивается, правда, на считаные сантиметры. Я больше не могу ждать и медленно спускаюсь по лестнице к парадной двери. Позади меня грохочет выстрел. Похоже, что стены вот-вот обрушатся. У меня за спиной обваливается штукатурка, со звоном летят на землю осколки стекла. Огромная дыра между стеной и окном исчезла вместе со стеной.
Мы уныло стоим на улице, не зная, что нам делать. Атаковать противника бесполезно, однако лейтенант приказывает нам возвращаться в здание. Мы идем назад, но двери закрыты. Колотим в двери прикладами и сбиваем их с петель. Затем медленно поднимаемся вверх по лестнице. Обидно, что в этой бессмысленной обороне сражаться приходится не только с врагом, но и с собственными гражданами.
Мы сидим у окон и наблюдаем за улицей. Танк по-прежнему застыл посреди улицы. Мы ведем огонь по кустам и деревьям. Затем танк со скрипом разворачивается в нашу сторону, мотор оживает, и снаряды крушат все вокруг — дом за домом, стену за стеной. Все рушится. Сопротивление бесполезно.
