На ближайшем заседании с речью выступит член делегации Андропов. Она будет посвящена сакраментальном ленинскому вопросу — «с чего начать?» Ответ будет ясным и четким — неприменение первыми ядерного оружия. В нынешней международной обстановке чреватой угрозой ядерной войны — это основное. Ну и, конечно же, договор о неприменении силы. Но он должен быть как бы на втором плане.
Через неделю выступит руководитель советской делегации только с одной темой — неприменение силы. Никакой критики Запада. Наоборот, его речь должна быть построена в позитивном ключе: нам задают много вопросов, каким может быть международное соглашение о неприменении силы. Какие положения должны быть в него включены? Как они будут соотноситься с уже принятыми обязательствами по Уставу ООН и Хельсинскому заключительному акту? Советская делегация с удовольствием отвечает на эти вопросы.
После этого один за другим выступят Иванов и Кутовой, которые в общих чертах, но резко покритикуют Запад, а потом изложат советский подход к сокращению военных бюджетов и ликвидации в Европе химического оружия.
Под конец настанет черед генерала Татарникова. Он должен как бы помахать морковкой перед лицом изумленного Запада, чуть — чуть приоткрыв советскую позицию по военным мерам. Этим мы хотели показать, что у советской делегации есть кое — что за душой и она будет готова к переговорам по этим мерам, если Запад в свою очередь пойдет на обсуждение политических мер доверия.
В реализации этого плана случилась одна заминка. 9 февраля 1984 года в 16 часов 50 минут умер Андропов. Меня в тот же вечер срочно вызвали в советское посольство. По «соседской» линии туда пришла шифровка о кончине Генсека с просьбой сообщить об этом сыну и проводить его в Москву на похороны.
Страна и весь мир ещё ничего не знали. Радио и телевидение, как ни в чём не бывало, продолжали свои передачи. Грустные мелодии Шопена и Рахманинова начали звучать только с утра 10 февраля. И сразу же поползли слухи: кто? Назывались Д.Ф. Устинов, В.В. Кузнецов, К.У. Черненко... Шведские журналисты откуда — то пронюхали о срочном отъезде в Москву Игоря Андропова. Но в 14 часов 30 минут по московскому телевидению прозвучало торжественное сообщение: «От Центрального Комитета КПСС и Президиума Верховного Совета СССР...»
Борьбы за власть в Кремле, судя по тому, что мне довелось знать, не было. В полдень состоялось заседание Политбюро. Его члены, как обычно, расселись за столом, но председательское кресло пустовало. Запаздывал Устинов. Он стремительно вошёл в зал и сразу же сказал, обращаясь к Черненко:
— Ты что, Костя, не на своём месте сидишь?
Тут же взял слово предсовмина Н.А Тихонов и предложил избрать Черненко Генеральным секретарём. Потом выступали А.А. Громыко, В.В. Гришин, Д.Ф. Устинов и все поддержали это предложение. Правда Горбачёв, по словам его помощника А.С. Черняева, рассказывал, что перед заседанием Политбюро Устинов сказал Громыко, что намерен предложить избрать Генсеком Горбачёва.[71] Но не успел — его опередил Тихонов. А дальше, видимо, сработала многолетняя партийная традиция: в Политбюро не должно быть раскола и все проголосовали за больного, задыхающегося от астмы Черненко.
Но с похоронами и созывом Пленума ЦК члены Политбюро не спешили. Это породило немало слухов, особенно за рубежом, о борьбе за власть будто бы происходившей за кремлёвскими стенами. Однако о переменах в начале 1984 года говорить ещё было рано. Прошло всего два месяца после того как люди из новой команды Андропова заняли некоторые важные посты в Политбюро и у них не было тогда ни планов, ни возможности одержать верх над старой брежневской командой.
Вот в такой обстановке 14 февраля на Красной площади хоронили Андропова. День выдался солнечным и морозным. На мавзолее стояло редеющее в своих рядах Политбюро: Тихонову — 78, Устинову — 75, Громыко — 74, Черненко — 72 года и так далее. А хоронили они самого молодого из их поколения — Андропову не было ещё и 70. Вглядываясь в лицо покойного, Черненко сокрушённо вздохнул и этот вздох через микрофоны прозвучал на весь мир:
— Как изменился, просто не узнать.
Потом, повернувшись к Тихонову, озабоченно спросил:
— Шапки снимать будем? Морозно!
Тот отсоветовал.[72] А потом состоялись короткие, по несколько минут, встречи нового советского лидера с руководителями более сотни иностранных делегаций, прилетевших на похороны Андропова. Вице — президенту США Джорджу Бушу, который снова прибыл в Москву, Черненко сообщил, что СССР и Соединённые Штаты «не являются врождёнными врагами». А Буш подтвердил: Рейган готов к диалогу.
Весьма любопытной в этой связи является телеграмма, которую вице — президент направил в Вашингтон по итогам своих бесед в Кремле:
Черненко «выглядит почти молодо, как Рейган. Красное, скорее желтовато — коричневое лицо, шрам на лбу чуть ниже линии волос, хорошая бледность, руки отёкшие, но не лицо. Черты лица острые, говорит быстро, длинными предложениями, без кашля и других проблем. Не полемичен, с ним более спокойно, чем с Андроповым. Огонёк в глазах, речь быстрая и точная. Человек, с которым, чувствуется, можно говорить, и не создаётся впечатление, что он медленно думает».
Вот такую оценку дал новому Генеральному секретарю бывший директор ЦРУ. А вот что говорит о своём боссе его личный секретарь О. Захаров:
«Уже на первом заседании, когда решался вопрос о Генсеке, он почувствовал себя плохо и еле— еле добрался до кровати в комнате отдыха. Когда Черненко приезжал на работу, охрана, усадив его в кресло, применяла кислородный аппарат, иначе он задыхался. С одного раза бедняга не мог дойти до кабинета от лифта…»[73]
Да и мировая пресса, включая американскую, откровенно и порой с издёвкой писала, что новый кремлёвский лидер старый и немощный человек. Но вопреки этому расхожему мнению Буш пришёл к выводу, что «он не слабак... После периода неопределённости и скованности теперь в Кремле появился новый хозяин, с которым можно вести обмен мнениями».[74]
А Громыко так докладывал об этих «похоронных» беседах на заседании Политбюро 25 февраля:
— О беседах с Бушем. Тон был мягкий, но, по существу, он ни на миллиметр не отошёл от официальной политики США. Допусти к трибуне — он будет другой. Тэтчер — старалась быть предупредительной, нажимала на необходимость контактов. Итальянец — сделал заявления даже чуть более благоприятные, чем Тэтчер.[75]
