Две недели спустя, новый Генсек направил президенту США своё первое послание. По содержанию оно мало чем отличалось от писем Андропова. Только тональность была мягче, и теперь в нём появился призыв к диалогу. Рейган вскоре ответил, что высоко ценит переписку с Черненко, которая позволяет им обмениваться мнениями по наиболее важным вопросам. Поэтому необходимо поддерживать диалог на высшем уровне.
И ничего конкретного ни с той, ни с другой стороны. Так, обмен любезностями.
ДИАЛОГ НАЧИНАЛСЯ В СТОКГОЛЬМЕ
Шведская столица — идеальное место для ведения международных переговоров. Гармоничная, спокойная и величавая красота этого города настраивает даже самых упрямых переговорщиков на миролюбивый лад. Можно часами бродить по набережным и извилистым переулкам старого города — Гамла Стан. И каждый раз, за каждым изгибом этих набережных или поворотом улиц будут открываться новые виды уже вроде бы знакомых зданий.
И сами шведы. В далёком детстве бабушка Александра — суровая и властная казачка из кубанской станицы Безводная частенько ругала меня, называя упрямым шведом. Я не знал тогда, что такое швед, но понимал, что это что— то очень плохое. Теперь я столкнулся с ними, что называется лоб в лоб. Оказалось, что они совсем неплохие люди — спокойные, рассудительные, доброжелательные.
Конечно, по началу было нелегко вписаться в шведский образ жизни. На улицах удивительная чистота — их тогда мыли с мылом. Зайдя днём перекусить в простенькое кафе — самообслуживание, можно было увидеть сидящего там за столиком премьер — министра Улофа Пальме, который тихо и мирно обсуждал с министром финансов какие — то свои дела. Наверно, бюджет страны. А вечером можно было наткнуться на улице на того же Улофа Пальме, который со своей супругой спокойно шествовал из дома в кино.
И улиц не перекрывали, никакой охраны, никаких мигалок с сиренами. Дико как— то. Никакого ажиотажа, никаких толп любопытствующих, жаждущих автографа или пожать руку. Только однажды какой — то швед в кафе, проходя мимо премьер — министра с подносом вывалил на него тарелку с сёмгой. Видимо, недоволен был, как составлена расходная часть бюджета. Но это было уже потом, с другим премьер— министром. И опять ничего — никакого шума или ажиотажа.
По незнанию шведской жизни с нами случались казусы. Почти каждое воскресение мы выезжали на природу. А Швеция помимо всего прочего еще и поразительно красивая страна: тихие зелёные леса, огромные синие озёра, обрывистые темные скалы и тишина...
Как— то в районе Ваксхольма я заблудился в лесу. Проплутав около часа, наткнулся на рабочих, которые рыли какую— то яму. Шведского языка я не знал. Поэтому собрав все слова, которые пришли на память, я смешал их с английскими и попытался спросить, как пройти туда— то и туда— то. К моему великому удивлению они ответили на прекрасном английском языке и объяснили, как найти дорогу. Я был вне себя от гнева. Вышел на дорогу, нашёл свою машину и помчался в Стокгольм. Там первым делом позвонил американскому послу Гудби и сказал:
— Джим, прекрати это! Твои люди ходят за мной даже в лесу!
Но оказалось, что это были не агенты ЦРУ, а самые обыкновенные шведы. Мы не знали тогда, что практически все они — большие и маленькие хорошо говорят по — английски. Их так учат в школе.
Одно только обстоятельство нарушало эту благостную картину пребывания в Швеции. Правда касалось оно только советской делегации — это ажиотаж на грани психоза вокруг советских подводных лодок, которые будто бы всё время тайно проникают к шведским берегам.
Едем мы как — то с водителем Володей Захариковым вдоль берега по лесной дороге — ищем место для воскресной прогулки. Радио в машине передаёт, что минувшей ночью шведы засекли советскую подводную лодку неподалёку от тех мест, где мы находимся. С неё будто бы высадилось несколько человек и их сейчас разыскивают. Около деревни остановлена похоронная процессия. Проверены провожающие и даже сам гроб... В общем, чушь какая— то. Я пошутил:
— Володя, что будем делать, если сейчас из леса наши ребята выйдут?
Захариков не ответил. Только ещё крепче ухватился за баранку, уставившись в извилистую дорогу. Прошло минут десять, я уже позабыл о моей не совсем уместной шутке, переключившись мыслями на свои конференционные проблемы, когда Володя вдруг спросил:
— Олег Алексеевич, а Вы отсюда до Стокгольма машину довести сможете?
— Смогу, — ответил я. — А что случилось?
— Да вот я всё думаю, что будем делать, если наши ребята из леса выйдут. Я с ними тогда тут останусь, а Вы в посольство поезжайте за подмогой.
Вот такая была обстановка. Но из леса ни тогда, ни потом никто не вышел и не объявился. Однако шведские газеты чуть ли не каждую неделю пестрели сообщениями, что там — то что — то видели, там — то что — то слышали, а там — то что — то промелькнуло... И ничего конкретного. Но вывод всегда был один и весьма категоричен — это опять советская субмарина. После чего следовало строгое обращение к Советскому Союзу с требованием объяснений и прекращения нарушения территориальных вод Швеции.
Началось это ещё в 1981 году, когда советская подлодка У— 137 действительно села на мель у шведского города Карлскруна. Советские власти объясняли это чистой случайностью: лодка потеряла навигационную ориентацию, заблудилась на Балтике и потому оказалась у берегов Швеции. Но все последующие обвинения Советский Союз категорически отвергал и требовал фактов. А их не было. Но ажиотаж вокруг каких — то шумов и теней под водой продолжался.
Это, естественно, накладывало известный отпечаток на наше пребывание в Стокгольме. Нет, на Конференции шведы не поднимали вопроса о нарушении тервод советскими подводными лодками. Но вот в бытовом плане этот ажиотаж чувствовался.
* * *
Всё это время советская делегация в Стокгольме старалась выдержать разработанную тактику. В первом выступлении после внесения Турцией предложений НАТО мы обругали их лишь в самой общей форме.
Потом весь февраль — тишина. Мы говорили о чем угодно: о неприменении силы, отказе от применения первыми ядерного оружия, сокращении военных бюджетов — и ни слова о предложениях НАТО, как будто их и не вносила Турция, и не лежат они на столе переговоров.
Эта тактика подействовала. 14 февраля в советское посольство приехал мой американский коллега посол Гудби. Сидели мы с ним все в том же зале под портретом Коллонтай, и он жаловался, что обстановка на конференции вызывает у него серьезное беспокойство.
