Не скрою, мне этот ответ понравился.
Однажды я зачем-то возвратился в свой номер и увидел, что монтер вставляет в мой телефон «жучка» для прослушивания. Я знаю по-английски всего несколько слов, но тут, собрав все свои знания, скроил вопрос.
– Зачем ты это делаешь?
Он нисколько не смутился и, продолжая работать, ответил по-английски. Несмотря на свое лингвистическое невежество, я все-таки понял смысл ответа: у вас, мол, много денег, а у меня мало.
К жучку я отнесся спокойно: мне нечего было скрывать от американцев. Не входить же в чужой монастырь со своим уставом, и у нас прослушивались телефонные разговоры. Пусть стоит «жучок». Но с этих пор, заходя в свой номер, я каждый раз громко говорил:
– Але, але! Как слышно? – И произносил какое-нибудь ругательное, но не очень грязное слово. Да еще повторял его по буквам.
Однажды в ресторане после завтрака журналисты попросили меня дать интервью. Игравший в зале рояль мешал записывать наш разговор на диктофон. Я предложил подняться в мой номер. И вот среди вопросов возникла тема об американских свободах: о невмешательстве государства в личную жизнь, о тайне переписки. У вас в Советском Союзе таких свобод нет.
Я не удержался и сказал:
– А между прочим два дня назад в моем номере был произведен обыск, все перевернули вверх дном. По этому поводу господин Джери Северн заявил протест администрации гостиницы.
– Не может быть! – возразили мне.
– А мой телефон прослушивается, – продолжал я.
– Это невозможно, – возразила Элен Гавришов.
– Я сам видел, как в мой телефон вставлялось подслушивающее устройство. – И рассказал, как это было.
Потом, когда журналисты ушли, Элен Гавришов сделала мне выговор.
– Надо снисходительно относиться к секретам чужой страны, – сказала она с раздражением, от чего в ее русском появился заметный акцент.
– Подслушивают-то мои секреты, а не секреты вашей страны.
– Так вы можете доиграться, вас больше никогда не пустят в Америку.
– А я к вам не напрашивался. Пригласили – приехал. До этого жил без вас, проживу как-нибудь и дальше.
Мисс Элен обижено поджала губы.
Северн познакомил меня со стареньким, хорошо говорящим по-русски человеком.
– Это очень богатый человек, у него своя студия, – предупредил он меня.
Старичок пригласил меня с ним пообедать. За едой он расспрашивал меня, как финансируются наши фильмы, как составляются сметы на фильм, где я получил кинематографическое образование и во сколько оно мне обошлось, какое количество денег было вложено в наш фильм. Я честно отвечал на его вопросы.
Старик с интересом слушал меня и, когда я закончил свой рассказ, задумался и несколько раз повторил одну фразу:
– Вам хорошо... Вам хорошо.
– Не понимаю, – признался я. – Вы-то о чем вздыхаете? У вас своя студия.
– Да, но я в одно утро могу проснуться нищим...
– А вы положите в банк солидную сумму, и не проснетесь нищим.
Старик снисходительно усмехнулся:
– Гриша… вы разрешите вас так называть?
– Конечно. Ведь вы по возрасту годитесь мне в отцы.
– В деды, – уточнил он, – у меня внук вашего возраста.
– Тем более.
– Я бы хотел быть с вами вполне откровенным.
– Пожалуйста.
– А вы не обидитесь?
– Нет. Обещаю.
– Вы что же думаете, что мои деньги нужны мне, чтобы не умереть с голоду? У меня дело, полтысячи сотрудников. Я отвечаю не только за себя, но и за них. За моей спиной целая жизнь борьбы. Я не могу ее предать. Вы, русские, неглупые люди, но в некоторых вопросах, не обижайтесь, вы идиоты. Вы смотрите на богатых людей, как на тунеядцев, а я всю жизнь работал. И день, и ночь. Если бы я так не работал, меня бы победили конкуренты. Вы понятия не имеете, что значит конкурентная борьба. Она жестокая и бескомпромиссная. То, чему вы удивились, – минутная слабость. Я старик. Я устал. И потом... – Он помолчал и, улыбнувшись, признался: – Я скучаю по России. – Старческие глаза наполнились слезами.
Мне стало жалко старого человека.
Джери Северн повез нас из Сан-Франциско в Голливуд. Там в целях рекламы нам предстояло выступить на телевидении. До Лос-Анджелеса ехали в поезде. Когда вышли на привокзальную площадь, к Северну подошел какой-то человек и подал ему ключи и перчатки.
– Я заказал напрокат автомобиль, – объяснил он.
Мы без труда отыскали нашу машину, Джери надел лайковые перчатки и мы покатили в Голливуд. Киногородок показался мне маленьким и пустынным.
– Здесь люди, идущие пешком, вызывают подозрение, – сказал Северн.
Прекрасное белое здание гостиницы выглядело немного архаичным. Нас поместили на втором этаже. Наши номера располагались рядом.
Все мы собрались у меня.
– Прежде всего, Жанна, нужно погладить ваше платье, – сказал Северн, снимая трубку телефона.
– Я могу погладить сама, – предложила Жанна, – у меня есть дорожный утюг.
– Деточка, вы в Америке, вы артистка. Вы не имеете права даже думать об этом, – наставлял Жанну Северн, продолжая набирать номер телефона.
Он уже несколько раз набирал этот номер, но ответа не получал. Сбрасывал вызов и снова звонил. Отсутствие ответа стало его раздражать.
– Черт знает что это такое! – выругался он. – Позвоню администратору.
Администратор ответил сразу, и Северн напустился на него с упреками. Я не понимал слов, но видел, что Северн был вне себя от возмущения. Администратор что-то ему отвечал, и Северн постепенно стал сбавлять голос. Наконец, он повесил трубку и чертыхнулся по-русски.
– И это Америка!.. У них там какое-то собрание профсоюза, а клиенты должны ждать...
Как советский человек я что-то сказал в защиту профсоюза.
– Вы не знаете, что такое наши профсоюзы! Это кошмар! – И стал рассказывать свою невеселую историю. – Несколько лет назад я возил русский балет, зарабатывал неплохо. Пока балерины были молодые, дело процветало. Но балерины старели, дела шли все хуже, я погорел... Но дело не в этом...
Приезжаю в… (он назвал какой-то город), ангажирую театр, начинаю репетиции. Появляются профсоюзные боссы. Представляются.
«Мы хотим с вами поговорить».
«Пожалуйста».
«Если вы хотите работать в нашем штате, вы должны дать работу шести нашим музыкантам».
«Но ведь они не репетировали, а я буду здесь несколько дней. За это время они не смогут войти в слаженный уже оркестр».
«Постановление профсоюза».
«Плевал я на ваш профсоюз!.. Мне не нужны ваши музыканты!»
«Хорошо, – отвечают они, – тогда ознакомьтесь с этим альбомом».
«Плевать я хотел на ваш альбом!»
