«Худшие враги России — мы сами», — так жёстко, афористически Снесарев оценит деятельность властных и общественных верхов в «Голосе правды» за 1909 год. Поскольку эта мысль хронологически неустареваема, он повторяет её, доводя до катастрофической угрозы: «Худшими врагами себе являемся мы сами, и в этом всё наше несчастье. В эту-то опасную сторону дела, т.е. в сторону лечения самих себя, и должны идти наши усилия, чтобы избежать ужасного Божьего наказания… Иначе оно будет неминуемо». Сколько раз Снесарев об этом подумает, скажет, напишет, да был бы услышан!
Глядя, какая идёт чехарда со сменой начальников Генштаба, он сетует на извечное российское неумение «выбирать соответствующих людей на соответствующие места», то есть он, не называя, подразумевает философское основоположение Григория Сковороды — правило «сродности», при котором бы служба человека наиболее соответствовала заложенным в нём задаткам.
В чём спасение России? Этот вопрос, как грозный посыльный будущего, настоятельно требовал ответа уже в начале двадцатого века. Снесарев считал — в сохранении духовности, в сохранении нравственных устоев России, в разумном следовании всему лучшему, что накопили за века Восток и Запад, в движении вперёд «без скачков и утопий, без разрывов с прошлым», в нравственной ответственности общества за всё происходящее и нравственной обязанности нести национальную ношу, «в обращении к национализму, единственному чистому и глубокому источнику всякого истинного творчества: государственного, общественного и художественного», в осознании того, что «только платформы либерализма в чистом его понимании и национализма заслуживают серьёзного внимания».
Российская империя с вечной мерзлотой тундры и Сибири, открытая арктическим ветрам, пыталась выйти тремя флангами, пробиться тремя клиньями к тёплой южной воде. Правый фланг — Константинополь, центр — Индия или Персия, левый — Дальний Восток, Жёлтое море. Сильно пишет об этом — о русском движении к Великому океану — геополитик Вандам (Алексей Ефимович Едрихин).
Изданный в 1912 году в суворинском «Новом времени» труд «Наше положение» есть глубокий геополитический взгляд на судьбы России и мира.
У России, увы, не было великих политиков (были великие религиозные подвижники, религиозные мыслители, великие поэты, композиторы, художники), а настоящих политиков — по пальцам перечесть. Горчаков, Милютин, Столыпин не были политиками в узком смысле, то есть сугубыми политиками. Были, правда, полководцы выдающиеся из рода Шейных, из рода Скопиных, ещё Салтыков, Румянцев, Суворов, Ермолов, Скобелев, Брусилов, Корнилов, Врангель, Рокоссовский, Жуков… — но их судьбами распоряжались часто лукавая политика и временщики-политики! Едрихин своё небольшое, но замечательное по ясности и панорамности сочинение «Величайшее из искусств. (Обзор современного положения в свете высшей стратегии)», 1913, предварил эпиграфом — словами известного публициста-монархиста М.О. Меньшикова о кустарности отечественной политики: «Мне кажется, что наша политика так же кустарна, как и наша промышленность».
«Германская» позиция Снесарева оказалась наиболее исторически оправданной, наиболее проницательной. Теперь-то не надо взбираться ни на какой Монблан, чтоб видеть это. Пробушевали две мировые войны, страшные и для России, и для Германии. Слова американского сенатора Трумэна, эдакого Герострата двадцатого века: «Пусть они как можно дольше убивают друг друга». Они — это русские и немцы. Слова — как радиоактивная пыль от атомных бомб, вскоре сброшенных на Японию по недоброй, сумасбродной воле американской верхушки и всё того же Трумэна, ставшего президентом Америки.
Но тогдашняя официальная политика — в жёстком русле Антанты, и проницательный Снесарев, да ещё в таком серьёзном ведомстве, как Генеральный штаб, явно неудобен и для официального Петербурга, и для столичной англофильской элиты. Но есть испытанное правило — отодвижение, перемещение, даже повышение… Подальше от столицы, поближе к границе.
Перед отъездом на западную границу он обойдёт все привычные адреса жительства семьи, совершит и нечто вроде прогулок по знаменитым местам, где они с женой бывали вместе. Стрелка, Александро-Невская лавра, Императорский музей Александра Третьего, Мариинский театр.
Подолгу он будет выстаивать у Александрийского столпа, который венчал ангел, и на Сенатской площади, на которой его родственник, высокий духовный деятель Евгений (Болховитинов), увещевал декабристов не воспламенять духа мятежа и сойти с огнегрозящей стези, расстроить не для битвы же с иноземцем выстроенное каре. И ангел, и духовный пастырь молились за Россию. Молился и Снесарев.
В ПРИГРАНИЧНОМ ГОРОДКЕ НА РЕКЕ СМОТРИЧ.
1910–1914
Осень 1910 года. Перед его глазами Каменец-Подольск — губернский город Подольской губернии, ныне Хмельницкой области Украины. Утопающий в вишнёвых, яблоневых садах городок расположен на реке Смотрич — левом притоке Днестра. Каменец — старинный славянский город на оживлённых скрестьях истории, счастливый или горестный перекрёсток дорог разных племён и народов.
Не раз переходил он из рук в руки, и кто только не осаждал его — турки, поляки, казаки, молдавские воеводы. (В пору своего гетманства Пётр Дорошенко, свидетельствует историк, привёл сюда триста тысяч турок, и Каменец был предан ятагану и огню, а церкви были превращены в мечети. Что до самого гетмана, московская власть, как и часто бывало в таких случаях в отечественной истории (назвать хотя бы Костюшко, Шамиля) да и длится по сей день, предоставила бывшему недругу режим наибольшего благоприятствования: гетман был великодушно принят в Москве, воеводствовал в Вятке.)
И всё же Подолия — край благословенный. Привлекательный географически, богатый природно. Но век назад, как перешедший к Российской империи, он представлялся русскому человеку не менее захолустным и далёким, нежели Камчатка или Сахалин.
Иван Бунин, земляк Снесарева по Воронежской губернии, в молодости проехавший местами, упомянутыми в «Слове о полку Иго-реве», не побывал здесь, в Прикарпатской Руси, зато в ожидании жребия быть призванным в армию рисовал своё возможное будущее: «…в тесноте, в холоде и махорочном дыму вагона, среди криков пьяных мне придётся ехать, одинокому, потерянному, в какую-нибудь Каменец-Подольскую губернию…» Говорится так, словно последняя — Богом забытая тьмутаракань, некая безжизненная островная земля в далёком океане.
