не видят в этом ничего особенного. Жоли не хочет оказаться в положении новобранца: он догадывается, что нравы здесь сродни казарменным, и старички глубоко презирают новичков.
– Значит, вы на будущей неделе уезжаете? – спрашивают у него.
– Конечно. Укладка путей уже ведется в четырехстах километрах отсюда.
Вежливое молчание. Его железная дорога никого не интересует.
– Я уже подумываю о том, чтобы снаряжать мой караван в путь, – небрежно добавляет Жоли. – Мне понадобится несколько слуг, на которых можно было бы положиться…
– Нанимайте пять человек, – заявляет доктор. – Это будет в самый раз.
– А что, у вас так принято?
– Черт возьми! Два повара, два лакея и слуга-звонок. Никто и бровью не ведет, никто не думает улыбаться.
Жоли, смутившись, ждет продолжения, а сам невольно поглядывает на негра, стоящего возле доктора.
– Вам известно, что такое слуга-звонок?
– Честно говоря, неизвестно.
– Поглядите на этого парня. Один из лучших образчиков. Таков местный обычай! Нажмите-ка сами!
Жоли надавливает на пупочную грыжу и извлекает из туземца продолжительный звонок.
– Удобно, не правда ли?
Все пьют, едят, рассказывают разные случаи; засиживаются допоздна, как это могло бы быть где угодно, а назавтра Жоли, слегка страдая от похмелья, принимается за хлопоты по хозяйству.
– Вы не знаете, где можно нанять слугу-звонок? – спрашивает он каждого встречного-поперечного.
Его шлют то туда, то сюда. Гоняют за несколько километров под палящим солнцем; наконец, почтовый служащий прыскает со смеху и, сжалившись над ним, говорит:
– Так значит, и вы попались на удочку!
У Жоли остался отвратительный осадок; он уехал, ни с кем не попрощавшись. Одни любят розыгрыши, другие не любят, и Жоли принадлежал к этим последним. Он всегда был работягой. В Париже перед отъездом он основательно изучил вопросы строительства железных дорог и высказал административному совету компании предложения, которые поразили этих господ смелостью и оригинальностью.
А здесь, на, потеху туземцам, с ним сыграли шутку, достойную, самое большее, Латинского квартала! Нашли время!
К тому же эти люди – бездельники; живя в Африке, они не верят в нее, и Жоли уже начинает на них раздражаться. Он-то верит, верит во все! Он из породы энтузиастов и хочет стать крупным деятелем! Ему тридцать лет! Всю жизнь он жил вместе с матерью и сестрой; несмотря на то что почта уходит отсюда раз в три недели, каждый вечер перед сном он пишет им по длинному письму.
О случае со слугой-звонком он умалчивает, но в письмах уже проскальзывает некоторая горечь.
«Кругом завистники, – пишет он. – Я тут из инженеров самый младший и вдруг оказался над ними начальником».
Проходят два-три месяца; Жоли с другим белым, тоже инженером, по фамилии Треву, живет в хижине, которую Треву построил из шпал и гофрированного железа.
Они живут там, где кончается железнодорожное полотно, в чаще девственного леса; вокруг их лачуги располагаются три десятка негров.
Сорокалетний Треву похож на завсегдатаев клуба, на тех, кто веселится, рассказывая всякие случаи из жизни, и не верит в Африку.
Когда приехал Жоли, Треву сказал ему:
– Вот что, старина. Кровать для тебя имеется. Провизии у нас осталось на месяц. Можешь дрыхнуть, сколько душа просит…
– А работа?
– Работы нет.
Треву указал на три десятка негров и негритянок, ютящихся на поляне.
– Нам положено иметь тысячу рабочих-туземцев. Это на бумаге. Может, они и были раньше, но давно вернулись в лес. Через месяц будет уже не тридцать, а трое. Через два месяца мы останемся здесь одни.
– А как же компания?
– Компания в Париже, в здешних делах она ничего не смыслит! Со строительным материалом – та же чертовщина. На днях получаю полный вагон болтов, а про гайки забыли. Прошу лопаты – присылают динамит, а если попрошу динамит…
Жоли слушает его с недоверием. Несколько недель он занимается инвентаризацией инструментов и строительных материалов, потом решает во что бы то ни стало набрать рабочих; он проводит в лесу несколько изнурительных дней, пытаясь уговорить туземцев.
Все это время тучный, бледный Треву целыми днями спит. Знаете, каково то единственное занятие, которое он себе нашел? Он смастерил бильбоке и, чуть проснется, забавляется им, сидя на краю походной кровати.
Жоли негодует. У него зарождаются подозрения; когда исчезают двое только что нанятых негров, он начинает поглядывать на своего товарища испытующим взглядом.
Кто знает, вдруг Треву нарочно препятствует строительству дороги? Вдруг он сам советует неграм дезертировать?
Вдобавок, ест он за четверых, и запасы провизии тают. Манеры у него невыносимые: первый накидывается на еду, выбирает куски получше.
И вот однажды Треву протягивает ему тарелку, а Жоли, усталый после долгого хождения по лесу, просто-напросто плюет в эту тарелку.
«Теперь-то он поймет!» – думает Жоли.
Он останется голодным, ну и пусть! Однако Треву ровным счетом ничего не понял: он преспокойно съедает свою порцию, а потом ту, в которую Жоли плюнул.
Вот до чего дошло за полтора месяца! Опасаясь предательского удара из-за угла, Жоли перегораживает хижину пополам, мастерит дверь, прилаживает надежный висячий замок и запирается перед сном.
Работа застопоривается из-за того, что негры дезертируют? Прекрасно! Он покончит с дезертирством!
Отныне он часами караулит негров, и стоит им отойти на десять метров, как он внезапно вырастает перед ними и уводит обратно в лагерь.
Ему передается хитрость дикарей. Он научился ползать, прячась за охапкой травы и потихоньку толкая ее впереди себя…
Может быть, их слишком мало для работы на строительстве, но уж те, кто есть, останутся по крайней мере в распоряжении компании!
Треву спит, играет в бильбоке. Жоли не разговаривает с ним. К тому же он решил отныне готовить для себя отдельно, и после ряда недоразумений, вызванных тем, что оба они молчат, им удается поделить плиту. Каждый имеет право стряпать на ней в течение часа; то же со сковородой и с кастрюлей.
Затем они делят продукты, и положение еще ухудшается: Жоли убежден, что сосед его обкрадывает.
Он не забыл приключения со слугой-звонком, и повсюду ему чудятся подвохи.
В сущности, все куда как просто: негры хотят дать тягу, того же хочет и Треву, у которого в кармане деньги, предназначенные для оплаты тысячи рабочих.
Проходят недели; Жоли присматривает да размышляет. От хинина у него шум в ушах, слуга ножом выковыривает у него между пальцами ног клещей, впившихся в кожу, – головки этих омерзительных толстых созданий извлекать так же трудно, как головки собачьих клещей.
Однажды негр, удиравший в лес вместе с женой, которая тащила на спине младенца, не пожелал вернуться и избил Жоли.
Вот до чего он дожил! А они там, в
