в Будапеште?
Толстой оживился. Из его рассказа я узнал, что бывший граф женат на обедневшей английской аристократке. Жил во многих странах, но больше всего в Америке и Англии. Был служащим, коммивояжером, долгое время преподавал русский язык в богатых семьях. В Будапешт его привела надежда на то, что отсюда легче попасть в Россию.
— Почему же вы так решили?
— Здесь ближе граница. А теперь тут русские военные, они скорее поймут нас... Я и раньше пытался добиться разрешения на поездку в Россию. Но безуспешно.
— К сожалению, граф, вы обратились не по адресу. Этими вопросами ведает Союзная Контрольная Комиссия.
— Знаю, был. Приняли меня не очень любезно... Вот и пришел сюда.
— Обещать ничего не могу, но при первой возможности доложу маршалу Ворошилову.
Толстой поблагодарил и попросил дать ему какое-нибудь дело в комендатуре.
На очередной встрече с маршалом я рассказал о Толстом. Маршал заявил, что уже знает об этом человеке и что, по его мнению, бывший граф работает не на одного хозяина. А потому надо к нему повнимательнее присмотреться.
После этого бывший граф почему-то не приходил ко мне и о возвращении на родину больше не заикался.
Иначе складывались судьбы тех, кто бежал за границу, поддавшись белогвардейской агитации, и рассчитывал на скорое возвращение. Среди них были такие люди, которые осознали свою ошибку и глубоко переживали ее.
Естественно, ни я, ни работники комендатуры не горели желанием встречаться с белыми офицерами и в чем-либо помогать им. Я, например, несколько раз отказал в приеме какому-то бывшему штабс-капитану деникинской армии. Но он продолжал ходить. Офицеры, дежурившие по комендатуре, не только докладывали об этом посетителе, но начали единодушно просить: поговорите с ним, он хороший человек. Это показалось мне настолько необычным, что я согласился.
Штабс-капитану Семину можно было дать лет сорок восемь — пятьдесят. Круглолицый, среднего роста, со сдержанными движениями, он произвел на меня благоприятное впечатление. Особенно его ясные, чистые глаза. Человек с такими глазами не мог лгать.
На нем — ветхий мундир старой русской армии. Семин сказал потом, что одевает его только в торжественных случаях: хранит как реликвию, как память о родине.
Вырос он в небогатой семье. Мечтал стать учителем, но помешала война. Его сделали офицером. Сражался несколько лет. После революции не разобрался в событиях, оказался на стороне белых. Потом судьба привела штабс-капитана в эмиграцию. В каких только странах не пришлось побывать в поисках места кельнера, швейцара, полотера! Вначале осел в Турции, надеясь скоро вернуться в Россию, затем оказался в Париже. Первое время бывших офицеров часто собирали, рассказывали всякие небылицы о совдепах и ЧК. На такие собрания приезжали генералы и министры старой России. Бывал даже Керенский. Вскоре Семин убедился, что все это обман, и перестал посещать подобные сборища.
Пронеслись слухи, что русским эмигрантам лучше всего жить на Балканах: там их хорошо принимают и по-человечески к ним относятся. Семин поехал на Балканы, был в Болгарии, Румынии. Война застала его в Венгрии.
Во время войны Семин окончательно понял, что совершил непоправимую ошибку, покинув родину.
— Вы, господин генерал, не представляете, как невыносимо тяжело не иметь отечества... Жизнь теряет всяческий смысл. Да что говорить, лучше умереть на своей земле, чем скитаться на чужбине!.. Согласен понести любое наказание. Буду выполнять самую тяжелую работу, но свою вину перед родиной искуплю! Только бы разрешили вернуться!
Он говорил так искренне, в словах звучало такое волнение, что не поверить было невозможно. Я решил похлопотать за Семина, но в Союзной Контрольной Комиссии не смогли поддержать мою просьбу.
А бывший штабс-капитан надеялся. Каждый день он справлялся у дежурного, нет ли решения по его делу. Узнав об этом, я пригласил Семина в кабинет и откровенно рассказал обо всем. Он сразу как-то обмяк, сник.
Дежурный офицер остановил его в приемной и вернул заявление, которое Семин подавал в СКК через комендатуру. На заявлении стояла резолюция: отказать.
Через несколько часов в комендатуру прибежала хозяйка квартиры, в которой жил Семин. Хозяйка сообщила, что ее жилец вернулся домой в подавленном состоянии, молча прошел в свою комнату. Когда она заглянула туда, Семин был уже мертв. Врач констатировал скоропостижную смерть.
Человек жил надеждой. Исчезла надежда — кончилась жизнь.
В годы хортистского режима венгерские коммунисты, ушедшие в глубокое подполье, ни на один день не прекращали борьбы с фашизмом. А во время второй мировой войны, особенно после оккупации Венгрии гитлеровцами, там, как и во многих других странах, томившихся под пятой захватчиков, активно действовали партизаны.
Мне довелось не раз встречаться с партизанскими руководителями. Особенно запомнились двое. Режё Санто — председатель партизанского комитета — довольно сносно говорил по-русски. Этот невысокий, светловолосый человек располагал к себе теплой улыбкой и приветливостью. Секретарь комитета венгерских партизан Иштван Габор казался с виду очень суровым. Высокий, смуглый, со строгим взглядом, он разговаривал неторопливо, с достоинством. Люди, хорошо знавшие Габора, утверждали, что он не только отважный боец, но и отзывчивый, добрый товарищ.
Я уже упоминал, что сразу же после освобождения Венгрии коммунисты засучив рукава взялись за восстановление своей страны. 23 февраля 1945 года состоялся актив коммунистов Будапешта и его окрестностей. В тот период партия насчитывала в своих рядах около 30 000 человек.
Находившееся тогда еще в Дебрецене временное правительство Венгрии, во главе которого стоял генерал-полковник Бела Миклош, не предпринимало каких-либо энергичных действий. Отдельные министры заняли выжидательную позицию. Больше того, правое крыло правительства, в том числе военный министр, даже саботировали некоторые решения Временного национального собрания. Только министры-коммунисты, преодолевая сопротивление внутри временного правительства, сформированного на коалиционной основе, развернули большую работу по выполнению намеченной Национальным собранием программы.
По существу, вся тяжесть борьбы с голодом и разрухой в стране легла на плечи Венгерской коммунистической партии и Национального фронта, возглавляемого коммунистами.
28 февраля 1945 года Национальный фронт обратился к населению страны с призывом, в котором говорилось:
«...Население Будапешта испытывает крайнюю нужду. Мы терпим лишения, живем среди развалин, без воды и света, в домах с выбитыми окнами. Вчера война, сегодня голод и болезни опустошают наши ряды. Голодной смертью умирают женщины и дети, мужчины валятся с ног у рабочих мест. Все это осталось нам в наследство от фашистских убийц, они увезли наши машины, разграбили наше продовольствие, заготовленное на зиму, разрушили наши дома.
Венгерские патриоты! Венгерские трудящиеся!
