…Чтобы ввести в заблуждение голландский штаб, прорываться в Мадиун решили небольшими отрядами и в разное время. Иного выхода не было.
План мог бы увенчаться успехом, если бы не новая «тактика», к которой перешел генерал де Кок. Командующий голландскими войсками встал на бесчестный путь открытого вероломства.
— Что такое повстанческая армия без Дипонегоро? — рассуждал он. — Представьте себе хотя бы французскую армию без Наполеона… Нужно во что бы то ни стало захватить штаб повстанцев. Вы говорите, что Дипонегоро неуловим? Хорошо. Захватите его сына, его жену, мать, дочь. Мы будем иметь заложников, и тогда мятежный принц сам придет к нам с повинной. Устройте облаву на Сентота, на Беи, на Мангкубуми, выследите их, подошлите убийц из людей сусухунана. Всех яванцев истребить невозможно, а захватить вожаков должно…
Де Кок считал, что на войне все средства хороши, и постепенно внушил эту мысль своим офицерам. Следует сыграть на благородстве туземцев, на их «устарелых» взглядах на честь, слово, обещание… Чем благороднее коричневый, тем лучше. Такого легче обмануть, заманить в ловушку.
Дю Бюс де Гисиньи уехал в Голландию. Взявший бразды правления в свои руки новый генерал-губернатор ван ден Босх потребовал от де Кока «решительных шагов», одобрил его «тактику» вероломства.
— Цветных следовало бы уничтожить всех до одного, как тараканов. Но это мы сделаем несколько позже, — пообещал ван ден Босх. — Для начала я хотел бы видеть в кандалах на этой скамье Дипонегоро…
Штаб повстанцев теперь находился в горах Келир. Отсюда Дипонегоро рассчитывал руководить прорывом на Мадиун. Сам он с небольшим отрядом отойдет последним. Семья пахлавана: мать, жена Ратнанингсих и дочь Раден Айю Густи укрывались в деревне Карангони, на самом берегу Индийского океана. За ними всегда можно будет прислать лодку. В этом же крае действовал со своими конниками Сентот. Он привязался к Ратнанингсих, как к родной матери, и считал своим долгом защищать ее. В конце июня 1829 года Адипати Аном со своим помощником Сукуром выступили в поход на восток. Следовало незаметно обойти кратон Тангкисан. И тут Аном узнал, что в кратоне скрывается не кто иной, как сам Шевалье, бывший помощник резидента Джокии, тот самый Шевалье, который нанес ужасное оскорбление принцу Онтовирьо — Дипонегоро. Кровь закипела в жилах Анома. Он решил любой ценой захватить Шевалье и окружил Тангкисан. Осада продолжалась двое суток. 26 июня Аном ворвался в кратон. Когда привели Шевалье, Аном спросил:
— Узнаешь меня?
— Я не имею чести знать туана, — робко отвечал Шевалье.
— Я Адипати Аном!
Лицо Шевалье стало серее ствола королевской пальмы. Проворным движением он выхватил нож из-за пояса Анома и вонзил себе в сердце.
Дипонегоро-младший приказал отрубить голландцу голову, чтобы затем переслать ее отцу.
Аном, занятый боем, не заметил, как к Тангкисану подошли голландские подразделения. Маленький повстанческий отряд был окружен, смят. Адипати Анома и Сукура схватили, повалили на землю, скрутили веревками.
Шпионы, пробравшиеся в стан народной армии, сообщили де Коку о выступлении на восток отряда Мангкубуми. Отряд продвигался ночью, соблюдая все меры предосторожности. Но де Кок оказался хитрее. Когда повстанцы втянулись в ущелье, голландцы обрушили на них удары со всех сторон. Старый хитрый полководец Мангкубуми, который не раз заманивал голландцев в ловушки, сам неожиданно оказался в западне. Воины дрались храбро, и все до единого были убиты. Только Мангкубуми не коснулась ни одна вражеская пуля. С безучастным видом сидел он на коне, и ничья грубая рука не прикоснулась к полководцу. У него не отобрали даже оружие.
Большую волю к сопротивлению проявил генералиссимус мархаэна принц Беи. Когда отряд окружили в верхнем течении реки Прого, Беи попросил воинов поднять его с носилок и усадить на коня. Обе ноги генералиссимуса были перебиты, и без чужой помощи он не мог ступить и шага. Очутившись в седле, он взмахнул мечом и помчался навстречу врагу:
— Яванцы, умрем за священную; землю! Мердека…
И генерал де Кок снова понял, что этот народ, вооруженный пиками и клевангами, ему не победить никогда. Голландцам не помогли ни пушки, ни штуцеры. Они были разгромлены, искромсаны.
Смертельную рану в этой схватке 27 сентября получил принц Беи. Он умер почти мгновенно.
Воины, крестьяне из ближайших кампонгов принесли на его могилу по горсти земли, и образовался холм Синги. Здесь посадили железное дерево.
14 октября шпионы де Кока донесли, что в деревне Карангони близ Кретека скрывается семья Дипонегоро. Генерал не постеснялся бросить против двух беззащитных женщин и девочки целый полк. Мать Дипонегоро и Рантанингсих по всем правилам искусства ведения «малой войны» были взяты в плен. Их усадили в карету с задернутыми шторами и под огромным конвоем отправили в Соло.
Сентот, узнавший о нападении голландцев на женщин, пришел в невероятную ярость. Он скрежетал зубами и клялся проколоть горло гнусному генералу де Коку, для которого не существует никаких правил приличий.
С горячностью, присущей молодости, он погнал свой конный отряд вслед за каретой, где находилась семья Дипонегоро. Вместе со своим другом, сыном Беи, Правиракусумой, таким же молодым и таким же горячим, ворвался он в Имогири. Здесь их уже поджидали. Но Сентота не так-то легко было взять. Девятнадцатилетний юноша рубил врагов до тех пор, пока под ним не рухнул конь. Окровавленного, исколотого Сентота вытащили из-под туши коня и уложили на носилки.
Пораженный невиданной отвагой мальчика, полковник Клеренс снял головной убор и приказал в честь героя палить из всех пушек.
Штаб повстанцев перестал существовать. Дипонегоро потерял сына, мать, жену, дочь, самых преданных народному делу людей: Беи, Мангкубуми, Сентота, Киая Моджо.
Когда ему донесли о случившемся, он не потерял самообладания. Только с печалью произнес:
— Даже аллаху не разрешается испытывать человека столь жестоким способом. Мы начнем все с самого начала…
Его не окружали больше пангераны, раджи, бупати, имамы. Он остался с простыми людьми, крестьянами. Он распорядился, чтобы его не именовали больше султаном. Для всех теперь он только Дипонегоро. За его голову голландцы обещали пять тысяч гульденов. Но он не страшился предательства и спокойно шествовал со своим посохом по провинциям.
Народная любовь к пахлавану возросла во сто крат. Появление Дипонегоро в каком-либо селении становилось огромным праздником для крестьян.
— Веди нас, мы готовы умереть за тебя!.. — кричали ему. — Ты милосерднее и лучше аллаха… Ты такой же, как Абдулла.
