Когда закончили строить землянки, сосредоточились на хозяйственных постройках. Приоритетом стала кухня. В центральной ее части стоял огромный котел, в котором непрерывно варилась картофельная похлебка — основное блюдо обитателей лагеря. Несколько юношей специально отрядили на то, чтобы поддерживать огонь. Перед каждой раздачей пищи люди буквально сражались за право оказаться в начале очереди, где еще было можно получить порцию, в которой действительно плавал кусочек картошки, а не просто водянистое варево.
После того как кто-то из бойцов притащил из деревни мясорубку, начали делать колбасы. При этом старались соблюдать законы кашрута. Скот в лагерь пригоняли русские партизаны. Была построена небольшая мельница, чтобы молоть муку. Вместо потока воды, как это было на прежней мельнице Бельских в Станкевичах, мельничное колесо приводилось в движение лошадью, идущей по кругу. Хлеб пекли в печи, которая была сложена из кирпичей, собранных по заброшенным деревням. Несколько мальчиков-подростков пасли коров, которые давали молоко. Воду для лагеря добывали из колодца.
Самым популярным продуктом потребления у мужчин был самогон. Его приносили в старых бутылях всевозможных форм и размеров.
— Слушай, мы хлебали самогонку как воду, — вспоминал Михл Лейбовиц. — Чтобы не чувствовать страха перед заданиями. Тувья, бывало, подойдет ко мне и спросит: «У тебя не найдется глоточка самогонки?» Мы садились и пили.
Бойцы придумывали множество способов, как обхитрить местных крестьян, чтобы те показали им, где они прячут самогон более высокого качества.
Около мельницы была построена баня. Главная задача состояла в том, чтобы избавить население от вшей, которые переносили страшную болезнь — сыпной тиф.
— Это было очень похоже на сауну, — вспоминал Перец Шоршатый. — Мы нагревали камни и выливали на них воду.
Люди занимали очередь в баню чуть ли не с шести часов утра. Мылись темно-коричневым мылом, имевшим консистенцию теста, — его делали в лагере. Те из бойцов, кто мог расплатиться с дежурными по бане какими-либо товарами, мылся без очереди.
В лагере было построено два медпункта — один для раненых и другой для больных сыпным тифом. Доктор Гирш принял на себя должность лагерного врача после того, как Хенрик Ислер ушел в отряд имени Орджоникидзе. Он ходил по лагерю с медицинской сумкой и беспрестанно всем улыбался.
К доктору Гиршу часто обращались с просьбами сделать аборт — многих женщин пугала перспектива рожать в условиях лагеря. Но несколько детей все-таки он принял. Гирш брал любую плату за лечение, особенно от тех, кто, по его мнению, имел чем заплатить. Тувья вспоминал, как однажды он отказывался делать аборт до тех пор, пока не получил пару сапог. При отсутствии лекарств доктор зачастую был вынужден импровизировать.
— Я помню, у многих между пальцами появились волдыри. Это, видимо, был какой-то грибок, — вспоминал Джек Каган. — Они невыносимо чесались и легко передавались от человека к человеку. Наконец, средство было найдено — колесная смазка. Воняло просто жутко, но это помогло.
Позже у доктора Гирша появилась помощница — женщина-дантист из Минска.
— У меня выпадали зубы, — рассказывал Мюррей Кастен, боец из отряда имени Орджоникидзе. — И вот дантист велела нам варить каштаны и полоскать рот каштановым отваром. Когда их варишь, вода делается синей, темно-темно-синей. И это помогло.
Весьма серьезно в лагере отнеслись к строительству мастерских, которые прославили имя Бельских во всей округе. Воздвигли большое здание, с высокими потолками, большими окнами и несколькими печами — оно вмещало более сотни рабочих. Деревянные перегородки разделяли цеха.
Восемнадцать портных трудились под руководством Шмула Кагана из Новогрудка. По большей части они чинили старую одежду или шили новую из кусков старой. Советские партизаны были их регулярными заказчиками — они расплачивались едой или патронами. Рядом с портными трудились сапожники, чей вклад в улучшение качества жизни лагеря был поистине бесценен. Двадцать с лишним человек обеспечивали обувью все население лагеря. Люди терпеливо дожидались своей очереди к сапожникам, у которых было огромное число заказов.
В другом углу шорники изготавливали уздечки, патронташи и седла. Еще чуть дальше стригли и брили три парикмахера. Цирюльня стала чем-то вроде клуба, куда люди приходили посплетничать. Однако бритвы у парикмахеров были тупые, что превращало лесное бритье в не очень приятную процедуру. В плотницком цеху делали приклады.
Недалеко от входа в здание сидели часовщики и шляпные мастера, услуги которых с приближением зимы становились особенно важными. Это был уголок пылких политических дискуссий. Старший часовщик Пинчик и шляпник Лейбович неизменно устраивали дебаты. Бывший член социалистической партии Бунд Пинчик утверждал, что иммиграция в Палестину после войны не решит проблем еврейского народа, а Лейбович, неисправимый пессимист, полагал, что русские проиграют войну и у евреев нигде не будет будущего.
Остальные мастерские были возведены за пределами основной территории лагеря. Была построена дубильня для обработки кож, необходимых сапожникам и кожевникам. Кожи животных, которые резники давали дубильщикам, погружали в шесть деревянных резервуаров. Дубильщики были набожными хасидами, и вскоре дубильня фактически стала синагогой, где мужчины тихо совершали богослужения среди сохнущих кож.
Шмул Оппенхайм из Новогрудка, который был ранен при нападении на Забелово-Перелаз 15 февраля, открыл рядом с баней мастерскую по металлоремонту. Он руководил восстановлением поврежденного оружия и изготовлением нового из запасных частей. «У него были золотые руки, — вспоминал Джек Каган. — Его самоделки иногда были лучше заводских». Мастерская пользовалась особой популярностью среди русских.
Поблизости была кузница, где кузнецы выполняли все виды работ. Звуки их сокрушительных молотов раздавались по всему лагерю.
Два учителя, одной из них была женщина по имени Сайша Гениш, учили грамоте лагерную детвору — школа была устроена в землянке; о сионизме в этой школе говорить избегали. «Она выучила нас всем русским песням, которые были популярны в те дни», — вспоминала Энн Монка, тогда тринадцатилетняя. Сайша организовывала игры, водила детей на прогулки, следила за их питанием — каждому на завтрак полагался стакан молока. И все-таки в школе больше заботились не об обучении, а о том, чтобы дети не бездельничали и не попали в беду.
В лагере была даже собственная тюрьма, выстроенная рядом с кузницей. Это была темная, непроветриваемая землянка с вооруженной охраной. Адвокат Соломон Волковысский отвечал за расследование преступлений и назначение тюремных сроков. Даже такой незначительный проступок, как дойка коров без разрешения, мог привести к заключению на несколько дней.
