Глава двенадцатая
Посещение старого музыканта не успокоило, а еще более разволновало Геннадия. То, что рассказывал Билл Хамильтон, по всей вероятности, была правда. Единственно, во что не хотелось верить, это что Янка отказался от попыток вернуться и предпочел жизнь уличного певца.
Все же Геннадий поддался некоторым сомнениям и теперь хотел встречи с Яном, надеясь убедиться в своей правоте. Как произойдет эта встреча? Где искать? Пугало еще и то, что, брошенный всеми, вернее, ото всех ушедший, Ян мог действительно совершить непоправимый поступок.
Почти не скрывая своего беспокойства, Геннадий попросил Сергея просмотреть сообщения о происшествиях дня. Может быть удастся, зацепившись за какой-либо случай, хотя бы определить направление поисков.
Сергей просматривал вечерние газеты. Все обычно, все как было вчера, как было третьего дня... Но вот он отложил одну из газет. Снова взял ее в руки и взглянул на Геннадия.
- Что?
- Н-нет, собственно, тут сообщается о каком-то неизвестном... вот: "На рассвете, на Нью-оксфордстрит грузовая автомашина компании "Олд-маркет" сбила неизвестного молодого человека. Шофер утверждает, что несчастный сам бросился под колеса. Труп отправлен на опознание в полицейский морг".
Геннадий выхватил газету из рук Сергея, словно он мог прочитать что-либо большее.
- Имени не указано?
- Очевидно, он был без документов... Я не думаю...
- Надо ехать! Сейчас же ехать! Вы знаете куда?
Геннадий сложил газету и, сунув ее в карман, направился к двери.
- Успокойтесь, Геннадий, - остановил его Сергей. - Нет никаких оснований полагать, что именно он... В Лондоне такие случаи часты. Это не лебедь, о котором я вам читал...
- Вот именно, не лебедь, - Геннадий невесело улыбнулся, - я и не полагаю, что именно он. Но мы должны убедиться. Если вам неудобно, скажите мне адрес. Далеко это отсюда?
- Где-то в районе Нью-оксфорд, можно выяснить по телефону, - сказал Сергей, поднимая трубку.
Нет, в морг ехать незачем. Личность самоубийцы выяснена с точностью, необходимой для полицейского протокола. Он не был Яном Вальковичем. Он был одним из тех жителей Лондона, десятки тысяч которых населяют кварталы Ист-энда. Затхлые подвалы его старых домов или тесные бараки, выстроенные на "бомб-плейс", местах, где падали немецкие бомбы.
Ист-энд, закоулки Уайт-Чепел... Геннадий увяз в их лохматых переулках. Он шел вслед за Сергеем через мир воскресших творений старых писателей Диккенса, Теккерея. После первого же часа прогулки его томило легкое головокружение и тошнота. Все шаталось, раскачивалось.
Вдоль узких тротуаров тесного и грязного базара еврейской бедноты шатались на ветру высоко поднятые дешевые платья. Качались связки разноцветных детских шаров, поднятых над зыбкой, неумолчно гудящей толпой. Раскачивались длинноволосые юноши в узеньких брюках и плохо причесанные девицы, пританцовывая возле деревянной палатки, из которой неслись звуки придушенной музыки. Здесь зазывали любителей американских модных пластинок, там предлагали выиграть ценную вещь на аукционе или приобрести почти даром самые лучшие галстуки, обувь, белье, универсальный клей, пятновыводитель и украшения для невест вместе с приданым новорожденному.
Мерно покачивались, продвигаясь в водовороте покупателей и продавцов, музыканты духового оркестра. На них одеты яркие фуражки солдат "армии спасения". Качалось белье на веревках, протянутых от одной закопченной стены до другой... И над всем этим густыми волнами плыл острый запах уличных жаровен, колониальных фруктов, паровых утюгов, жареного лука, рыбы, пыльных одежд и дешевого табака.
Как далеко это было от чопорно тихого Гайд-парка, от дорогих витрин Стрэнда и площади Пикадилли с ее богатыми ресторанами и надменными швейцарами в белых перчатках и погонах на ливреях. Здесь тоже Лондон, но здесь другой мир.
На какое-то время Геннадий забыл о цели приезда в Уайт-Чепел. Рассчитывая на встречу с Яном лишь как на счастливую случайность, он вглядывался в лица людей, казалось, бесцельно снующих. Перед ним проходили яркие и серые, будто стертые, персонажи большой, незнакомой комедии, в которой действие рассыпалось на множество мелких сцен, эпизодов. Смешных и унизительных, правдивых и до отвращения лицемерных.
Геннадий так увлекся живописными уголками шумного рынка, что Сергей счел нужным предостеречь его.
- Держите руки в карманах, - шепнул он, остановившись возле бойко торгующего заводными игрушками лысого толстяка.
Геннадий не понял.
Когда они выбрались на тихую, почти пустынную улицу, начавшуюся сразу за пределами рынка, Сергей объяснил:
- Знаете, как называется этот базар? "Нижняя юбка". А история этого названия такова: может быть, сто лет назад одна важная леди не поверила рассказам о ловкости лондонских воров. Она заявила, что не даст базарным шакалам вытащить у нее даже фартинг (четверть пенса - грош). Состоялось пари. Зажав в руке кошелек, храбрая леди, не торопясь, прошла от одного края базара к другому. Туда и обратно. Она даже купила пару перчаток, спокойно примерив их у прилавка, получила сдачу точно до пенни и заявила:
- В моем городе живут честные люди! Сказки о жуликах хороши только для иностранцев.
Тут ей предложили купить, очень дешево, нижнюю юбку. Вы догадались, это была юбка, снятая с леди, пока та покупала перчатки. С тех пор базар так и называют: "Нижняя юбка".
- Ну, мастаки, - засмеялся Геннадий, ощупывая себя, - не мешает проверить, все ли цело.
Он вынул пачку "Казбека" и шутливо ужаснулся:
- Ей-богу, была целая пачка, а осталась одна папироса.
- Придется вам перейти на сигареты. Американские или французские. Английские не хороши, - сказал Сергей. - Вы, небось, устали от этого шума, поедем, я покажу вам интересное место.
Проехав узкими переулками, теснившимися на застроенном складами и глухими заборами берегу Темзы, они остановились возле небольшого бара с неожиданным названием "Проспект". Несколько мальчиков, отталкивая друг друга, бросились к автомобилю и, открыв дверцу, вежливо поклонились.
- Добрый день, сэр!
Сергей дал мальчикам несколько мелких монет.
Глядя на то, как эти семи-восьмилетние джентльмены, подражая взрослым, с достоинством благодарили подавшего, как они уступили очередь другим, ничего не получившим, открыть дверь в бар, Геннадий почему-то вспомнил фигурку слепого мальчика с копилкой для пожертвования, стоящую в Гайд-парке. Эти не были слепы, но, видимо, нуждались не меньше своих несчастных сверстников. Голодные, бедные дети всегда вызывали у Геннадия мысли о свершенной несправедливости. Это осталось еще от тяжелой поры военного детства.
