Куприн ответил следующее:
«Февраль 1923 г. Париж
Ты совершенно права, мой ангел Машенька: существовать в эмиграции, да еще русской, да еще второго призыва, — это то же, что жить поневоле в тесной комнате, где разбили дюжину тухлых яиц. В прежние времена, ты сама знаешь, я сторонился интеллигенции, предпочитая велосипед, огород, охоту, рыбную ловлю, уютную беседу в маленьком кружке близких знакомых и собственные мысли наедине… Теперь же пришлось вкусить сверх меры от всех мерзостей, сплетен, грызни, притворства, подсиживания, подозрительности, мелкой мести, а главное, непродышной глупости и скуки. А литературная закулисная кухня… Боже, что это за мерзость!
А все же не поеду. Звала меня очень Лидуша, пел Масленников, ты вот советуешь, тебе я всего охотнее верю. Последний был милый передатчик письма. „Работать для России можно только там. Долг каждого искреннего патриота — вернуться туда“. В этой фразе много верного, но все-таки это — фраза. Там теперь нужны коновалы, фельдшеры, учителя, землемеры, техники и пр. и пр.
Что я умею и знаю? Правда, если бы мне дали пост заведующего лесами Советской Республики, я мог бы оказаться на месте. Но ведь не дадут?»
«Дорогой Сашенька, — отвечала Мария Карловна 20 ноября 1923 года. — Большую радость доставило мне твое письмо. Я уже перестала ждать от тебя известий, но оказалось, что Алексей Максимович до последнего времени не имел случая видеться с тобой и письмо мое ты получил с большим запозданием. Посылаю тебе опять Лидины письма. Последние две недели она мне не писала: обиделась за кофточки… Но вчера пришло письмо от Коли (сына Иорданского. — К. К.), он пишет, что на днях был у Лиды — сейчас у нее расцвет семейного счастья, она все время капризничает, а муж за ней заботливо ухаживает. Она сшила для будущего младенца пять различного размера чепчиков и, кажется, считает на этом приготовления приданого законченными. Тетя Оля подарила ей „серебро“ — две чайные ложки, одну с ее инициалами, другую с инициалами ее мужа. Вот и все ее свадебные подарки. По правде говоря, я и не думала, что „судьба ее вознесет“, слишком мне казалось, что она опустилась. Но ведь и то сказать, что оставалась она последние годы, когда мы жили по заграницам, совсем одна, как бездомная собачонка, голодала и холодала. Единственно кто все время морально и материально, по мере своей скудной возможности, поддерживал ее, так это Коля. Если я не была в свое время для него плохой мачехой, то судьба за это вознаградила меня его отношением к Лиде. А теперь без меня Клавд. Никол. (Колина мать, она врач) присматривает за Лидиным здоровьем и, конечно, позаботится о ней во время родов. Вот видишь, Сашенька, как с годами неожиданно поворачиваются отношения… Дай бог, чтобы ребеночек родился живой и здоровый, тогда, может быть, уже определенно можно будет сказать, что ее судьба вынесла.
Твои соображения относительно невозвращения в Россию мне не кажутся убедительными, так же, как и наверно тебе самому… Сидел бы ты просто снова у себя в Гатчине, а издатели по-старому приезжали бы и просили хоть что-нибудь дать для нового сборника или еженедельника. Литературный заработок оплачивается сейчас в России лучше других — автор же с твоим громадным именем и дарованием будет, конечно, зарабатывать столько, сколько захочет…»
28 августа 1923 года Лида пишет своей матери в Италию.
«Дорогая мамочка, на днях Сергей Григорьевич по телефону известил меня о получении от тебя посылок. Я получила свою посылку и письмо, а Коле занесла его посылку и деньги.
Никак не ожидала получить от тебя посылку так скоро и была очень тронута такой заботливостью с твоей стороны. Большое спасибо тебе за все, что ты мне прислала. Ты, видимо, хорошо знаешь теперь мой вкус — лучшую посылку нельзя было и придумать.
Погода в Москве стояла и стоит все время отвратительная, так что я завидовала тебе, читая описания 36° жары. На твоем месте я купалась бы по нескольку раз в день и была бы счастлива. Живем мы с Борей по-прежнему, скука смертельная. Скоро я, наверно, сойду с ума. У нас часто бывает Коля и режется с Борей в шахматы.
…Сижу все время дома. Изредка заглядывает к нам кто-нибудь из знакомых. Младенцу моему уже около 5-ти месяцев, и он начинает время от времени проявлять признаки беспокойства. Торжественное событие произойдет, по всей вероятности, в январе или феврале.
Мы с Борей окончательно устроились на Малой Царицынской. В комнате у нас довольно уютно. Боря достал большой письменный стол, а я сшила на окна занавески с кружевами, а сверху повесила подобие портьер — у нас в дивизионе никто не имеет так хорошо обставленной комнаты, как у меня и Бори. Твой ящик мы превратили в чайный столик, и на нем стоит самовар. Я много работаю. Сама стираю мелкие вещи, мою пол, много шью и даже полюбила шить, надо к шитью только привыкнуть…»
Последнее письмо Лиды к своей матери очень мрачное. С мужем она постоянно ссорилась, была часто к нему несправедлива. Он болел, имел служебные неприятности… Никакой, кроме военной, специальности у него не было. Из занимаемой квартиры их должны были выселить, но куда выезжать, неизвестно, так как жилищный вопрос обострился. Последние месяцы беременности Лида переносила трудно.
В начале 1924 года она родила сына Алексея и вскоре разошлась с мужем. А 23 ноября 1924 года Лида умерла, оставив десятимесячного сына.
Алеша воспитывался у своего отца.
Когда мои родители вернулись в 1937 году на родину, отец Алеши привел к Куприну в гостиницу «Метрополь» его тринадцатилетнего внука.
Моя мама очень привязалась к Алеше. После смерти отца она официально передала ему половину авторских прав.
В 1942 году Алеша был призван на военную службу; он попросился на фронт. Воевал он в минометном полку под Ленинградом. Мама отправляла ему посылки, что в то время было почти невозможно. Когда Алешу ранили, она послала ему шубу Александра Ивановича.
Перед самым концом войны Алеша заболел острым суставным ревматизмом, поразившим сердце, и умер в 1946 году двадцати двух лет от роду.
Глава XIX
ФРАНЦУЗСКАЯ ПРЕССА. НУЖДА
В 1922 году вышел на французском языке «Поединок» под названием «Le duel». Он был уже переведен на французский язык в 1905 году под названием «Za petite garnison russe». («Маленький русский гарнизон»), но тогда не имел большого резонанса. Затем вышли в том же 1922 году «Гранатовый браслет» и «Суламифь», за ними в 1923 году последовала «Яма», которой дали довольно странное название для рекламы и привлечения покупателей — «Za fausse aux filles» («Яма с девками»), «Яма» имела большой успех, последовало несколько новых тиражей. Затем в 1923 году вышел «Белый пудель» в карманном издании, так называемом «Le livre de poche», появились «Штабс-капитан Рыбников», «Морская болезнь», «Листригоны» (1924) и «Олеся» (1925).
