Дима жил в Ташкенте, и там с ним случилась беда. Настоящая беда. Играя с мальчишками на железной дороге, он прыгал, бегал, цеплялся за проходившие поезда, и ему отрезало ногу. Отрезало в прямом смысле слова. Вагон проволок его метров сто, а нога осталась лежать далеко в стороне. Дима попал в больницу.
В то время я находился в Москве. Узнав о случившемся, я сразу же позвонил Иосифу Кобзону, который гастролировал в Ташкенте, и попросил его помочь.
— Алик, сделаю все, что в моих силах, — заверил Иосиф.
Он не стал говорить, какие есть возможности и есть ли они вообще. Он просто начал действовать. В результате Диме ногу пришили. Не знаю, как бы все закончилось, если бы не вмешательство Кобзона, но полагаю, что мой сын остался бы одноногим. Скажу прямо, не всем так везет, как повезло Диме, если к данному случаю вообще можно применить слово «везение».
Итак, ногу пришили, но она плохо прижилась.
В 1991 году, когда я, живя в Германии, собирался наведаться в Москву, Дима позвонил мне. Он был грустен.
— Пап, можно к тебе в гости?
— Куда?
— В Кельн. Я очень хочу выбраться отсюда.
По его голосу чувствовалось, что ему плохо.
— Дима, я собираюсь в Москву. В Германию ты сейчас не сможешь, потому что у тебя нет паспорта. В Ташкенте быстро его не выправишь. Через пару недель я буду в Москве, приезжай туда.
— Ладно…
И сын приехал — маленький, чахлый, запущенный, как бездомная собачонка. Он сильно хромал, даже не хромал, а передвигался, как сломанная кукла. Причиной тому была покалеченная нога — она была на восемнадцать сантиметров короче здоровой!
— Папа, а когда мне сделают паспорт, ты заберешь меня в Германию?
Я не знал, что ему ответить. Он был инвалид и чувствовал свою ущербность. Он был жалок. Он просто хотел убежать из той страны, где над ним смеялись и где он никому не был нужен. Бегство никогда не бывает хорошим выходом.
— Дима, ну как я повезу тебя такого в Германию?
— Ты стесняешься меня, папа? — печально спросил он.
— Нет. Но что ты там будешь делать?
Он пожал плечами, подумал и бросил на меня умоляющий взгляд.
— Тогда положи меня в больницу. Пусть мне вылечат ногу.
— В какую больницу?
— В ЦИТО. Я все выяснил. Там по методу Илизарова наращивают кость.
У меня не было прямых контактов с ЦИТО, и я решил обратиться к Отари Квантришвили, который мог посодействовать в этом. В тот же день я объяснил ему по телефону мою беду, и Отари Витальевич позвонил Миронову в ЦИТО. Тот принял Диму и сказал, что через два дня можно делать операцию. Лечение началось, и оно оказалось малоприятным. Несколько раз моему сыну ломали ногу, наращивали хрящ… Так Дима провел два года, мужественно перенося боль и живя с надеждой на то, что ему все-таки удастся стать нормальным человеком.
И чудо свершилось! Когда в 1993 году Дима приехал ко мне в Париж, он едва заметно прихрамывал, но его ноги были одинаковой длины. Посторонний человек даже не обратит внимания на его легкую хромоту.
— Поздравляю, — сазал я ему.
Он улыбнулся и произнес: «Спасибо, папа».
Глядя на него, я радовался. У меня был красивый сын, полный жизни и энергии.
— А теперь займемся делом, — предложил я ему.
Прежде всего я имел в виду учебу. В Ташкенте он совсем не учился, а для жизни в Европе, о которой он, похоже, мечтал, Диме требовалось знание иностранного языка. Я на себе познал, что такое жить за границей и разговаривать только через переводчика. И я устроил Диму в школу Берлиц. Четыре месяца он по шесть часов в день учил английский язык.
Но тут случилась та самая история, когда меня выдворили из Франции, обвинив в том, что я на один день просрочил пребывание в стране. Мне пришлось улететь в Израиль. Дима не мог оставаться один во Франции, потому он вернулся в Ташкент. Пожив некоторое время в Израиле, я переехал в Лондон и стал подготавливать почву для дальнейшей учебы Димы. Я предполагал, что мой сын для начала будет посещать подготовительные шестимесячные курсы при Оксфордском университете, потом поступит в него, а потом…
Однако все пошло не так, как я планировал.
Дима приехал в Лондон какой-то странный — худой, дерганый, высокомерный. Он курил каждые пять минут и как-то нарочито, будто сигаретами хотел подчеркнуть свое какое-то особое положение. Я никак не мог догадаться, что с ним произошло, но вскоре понял. Дима вернулся в Ташкент новым человеком. Во-первых, все знали его калекой, а он пришел легко и прямо, словно после воздействия волшебной палочки. Во-вторых, он прилетел в Ташкент из Парижа. В глазах своих давних знакомых он был чуть ли не иностранцем. Внезапно возникшее острое внимание к нему вскружило парню голову. Много лести и много лжи быстро подточили его еще неокрепшую душу.
— Что с тобой? — вопрошал я.
— Со мной все в порядке.
— Но я же вижу, что ты изменился.
— Все меняются, папа. — И он закурил, хотя прекрасно знал, что я не курю и не люблю, когда дымят в моем присутствии.
— Ты так говоришь, будто гордишься переменами в себе. А они, между прочим, не в лучшую сторону.
— А разве все люди — ангелы?
— Почему ты куришь?
— Привычка.
— Дима, тебе предстоит жить в оксфордском общежитии вместе с детьми президентов и королей. Там надо вести себя нормально.
— Хочешь сказать, что мои сигареты кому-то мешают?
— Мешают, Дима.
— Да совсем не мешают. Почему я не должен курить, если мне хочется?
— Надо считаться с людьми. Надо уметь соответствовать здешним нормам. Если ты так будешь вести себя, то не уживешься здесь.
— Значит, не уживусь, — раздраженно сказал мой сын. — Клином, что ли, свет на Оксфорде сошелся?
— Это что за разговор?
— Разговор как разговор…
— Что ты себе позволяешь? Ты с отцом разговариваешь! Брось сигарету!
— Да что ты давишь на меня?!
Тут я вспылил и указал на дверь.
— Раз так, то собирай вещи и двигай отсюда! Кому ты нужен такой?
Дима сделал вид, что ему все равно, собрался и уехал.
Мне показалось, что небо почернело во время нашей ссоры. Сын и отец разошлись. Пропасть пролегла между нами. Гнев мой был столь велик, что я слышать не хотел ничего о Диме. Если ему наплевать на мое мнение, то ему наплевать и на меня. Я пытался наладить его жизнь, а он по-хамски растоптал мои планы. В этом случае нас ничто не может связывать…
Но как это жутко! Как больно! Отвернуться от родного сына…
После этого я не разговаривал с ним десять лет. Дима присылал мне письма, извинялся, но я упорствовал…
Он, конечно, горя натерпелся за эти десять лет, жизнь его похлестала изрядно. Женитьба не принесла ему счастья: супруга бросила его, потому что он не мог содержать семью. Мне кажется, я физически ощущаю сейчас терзания, которые он испытывал в те годы. Он пытался вернуться ко мне, пытался завязать хоть какие-то нити отношений, однако я принципиально не шел на контакт.
