Не говори о «всех», а скажи, ты фотографию на стенде в институте с надписью «Ж.А. Коваль, рядовой. Генштаб ВС» видел?
А. Г. Не помню… Может, и видел, но точно не помню… Но ты вспомни, наше поколение с раннего детства было воспитано так, что поколение отцов делилось на две группы – кто воевал, и кто – не важно, по каким причинам! – не был на фронте. Конечно это несправедливо и глупо, но на уровне инстинкта, мальчишеского максимализма отношение ко второй группе было таким, будто у них «что-то не в порядке». И я, столь высоко ценя Жоржа Абрамовича, даже представить себе не мог, что он – не ветеран! Хотя я уже тогда был не мальчиком, преподавал уже… И теперь я знаю, что он в то время формально действительно не был ветераном!
Ю. Л. Хорошо, последний «фактологический вопрос». Что-то ещё о своем общении с Жоржем Абрамовичем можешь добавить?
А. Г. Пожалуй, могу сказать, что во мне «бродят» неотрефлексированные воспоминания о нашем «производственном общении». Мы ведь с ним ходили на одни и те же партийные собрания, собрания преподавателей и т. п. Конечно, я никогда не обращался к нему с прямыми вопросами – мол, что Вы думаете о таком-то пункте повестки дня? Слишком разные у нас были «весовые категории» – что он! И что я? Но всегда ведь есть ощущение того, на кого нужно оглянуться при обсуждении того или иного вопроса, и всегда я осознавал, что нельзя поступить или проголосовать так, чтобы перед ним было неудобно… Но это все относится именно к «производственным вопросам» и конкретно их я сейчас вспомнить не смогу…
Ю. Л. Переходим ко второй группе вопросов. Это – оценочные суждения. Я задаю такие вопросы людям, которые могут иметь свое мнение о Жорже Абрамовиче на основании опыта своего общения с ним.
Первый вопрос такой – как ты считаешь, был ли Жорж Абрамович смелым человеком в делах житейских?
А. Г. Я думаю, что он был смелым человеком. Но… Ты понимаешь, какая штука!.. Я не могу оценивать Жоржа Абрамовича в житейском смысле в отрыве от моего отца. Они, как мне представляется, были очень близкими по «житейской структуре» людьми. Мой отец в житейском смысле был очень смелым человеком. Он вступал в драку – в «физическую драку»! – как только видел несправедливость. Бил в морду сразу! У него не было временно́й задержки между осознанием факта несправедливости и ударом. Я думаю, что Жорж Абрамович был таким же. Уверен даже! Потому, что это американское воспитание. Там именно так решались проблемы в их молодости. Но есть одна очень важная для меня тонкость… И Жорж Абрамович и отец – евреи. А евреи всегда, веками находились и находятся в ситуации, когда они должны были быть осмотрительными. То чудовищное, страшное, вековое давление, которое оказывалось на эту группу людей, заставляло их всегда быть внутренне настороже. Даже не «настороже», а «быть собранными», это более точно. Поэтому их смелость не «русская удаль» – куда-то поскакать, что-то натворить… То, что Жорж Абрамович был смелым человеком, для меня несомненно. Но его смелость – это выдержка, продуманность действий, ответственность за себя и, главное, за близких. И именно ответственность всегда определяла его жизнь – на каждом миллиметре ее течения.
Ю. Л. Следующий вопрос. Почему, по твоему мнению, семейство Ковалей приехало из Америки к нам?
А. Г. И опять я не могу рассматривать такой вопрос в отрыве от истории моей семьи. Мой отец приехал сюда добровольно в 1928 году. Он был один. Где-то в середине тридцатых годов сюда приехал его друг – Фёдор. Он приехал с семьей и машиной, принял советское гражданство и тут же угодил в лагерь. Как потом говорил мне дядя Федя, «Кому-то понравилась моя машина». А он намеревался привезти за собой целую бригаду американских специалистов! (И всю жизнь благодарил Бога, что не привёз!..). Дядя Федя был одним из последних, кто вот так добровольно приехал в СССР. А вообще в те годы сюда возвращались многие. Для них эта земля была если и не Землей обетованной, то все-таки воплощением мечты. Евреи создавали колхозы, и это были богатейшие колхозы! Несколько лет назад в Питере я видел выставку о еврейских колхозах на Юге Украины, то есть там, где в Первую империалистическую и Гражданскую просто вырезали всех евреев-ашкенази. В этих колхозах было много переселенцев из Америки, это было ещё до первых кибуцев в Палестине! И вообще, если мы говорим об Америке, то надо учесть, что в начале двадцатого века в ней процветал антисемитизм. Об этом мне говорил сам Жорж Абрамович. Евреи искали свою Землю, бежали из России от уничтожения и возвращались в Советскую Россию, на свою обновленную, как они считали, Родину… [176]
Ю. Л. И ещё один вопрос о твоем мнении. Жорж Абрамович начал «второй круг» жизни здесь в 1948 году, а вступил в партию – в 1964. Почему он вступил и почему так долго не вступал?
А. Г. Не знаю… Возможно Двадцатый съезд сыграл свою роль… Жорж Абрамович, как это говорил мне он сам в самую последнюю встречу, не то, что бы «остался коммунистом», но коммунистическую идею не отвергал до конца дней.
Ю. Л. А подробнее можно?
А. Г. В последнем разговоре с Жоржем Абрамовичем я спросил его (это я вспомнил точно), какую страну он считает своей родиной? Он ответил, что эту. И сказал что-то еще такое, из чего я заключил, что он не изменил своих убеждений, не знаю, как выразиться точно, о социальном устройстве общества. Я бы мог сказать «коммунистических», но мы подробно не говорили. Во всяком случае, он не одобрял тех разрушений, которые произошли в стране в последние годы его жизни… Это меня удивило – я думал, что он сильно «поправел», а это было не так!
Еще раз повторю, он родиной считал СССР. Я так его понял, здесь он выразился кратко и определенно.
В пояснении могу сказать, что мой отец очень любил Америку, но при этом считал капитализм худшим социальным устройством, чем социализм.
Ю. Л. Теперь вспоминай историю с компьютером!
А. Г. Я лично связываю это с нашей с тобой попыткой дать компьютеры в деревню. Дать их тем, у кого их нет. Это была моя серьезная педагогическая идея, почти мания… А хороша эта идея тем, что каждый, кто с ней знакомился, принимал ее за свою, она «витала в воздухе» и каждый был готов действовать. И у
