Увы, оправдались самые худшие предсказания. Роуз Парк выглядела смертельно усталой, на первой же миле она безнадежно отстала от остальных. Кампари упал на втором барьере, но он и не был среди первых. Остальные европейские животные тоже оконфузились. Лучший из них пришел пятым в заезде из тринадцати участников.
Отчасти, но только отчасти, причина была в разнице конструкции барьеров, наши лошади не понимали, что они могут наступать на гребень препятствия. И пока мы тратили время, перелетая в воздухе через барьер, американские лошади оставляли нас далеко позади.
Американцы были почти так же огорчены неудачей наших лошадей, как и мы, и они поспешили найти оправдание и подбодрить нас.
Планы нашего участия в международном стипль-чезе изменились, и мы все, за исключением одного ирландского скакуна, улетели домой. Ирландец принял старт через неделю, семидневный отдых и опыт, которого он набрался в предыдущем заезде, сработали, и он победил.
Каждый год осенью Компания Челтенхемского ипподрома дает обед в честь жокея-чемпиона прошлого сезона. Стюарды, члены Национального охотничьего комитета, служащие ипподромов, владельцы лошадей, тренеры, жокеи, журналисты с удовольствием ждут этого торжества. И только один человек не радуется обеду – несчастный чемпион, которому предстоит произнести речь.
Октябрьским днем 1954 года с бритвой в руках я стоял перед зеркалом, готовясь к торжественному событию, и размышлял о том, как прожил прошедший год, и удивлялся удаче, которая сопутствовала мне весь сезон.
В 1954 году я побывал в Новом Свете, построил дом и стал жокеем-чемпионом. Три мечты исполнились в один год.
Осторожно водя бритвой под носом, я думал, что осталось еще одно, чего я страстно хотел достигнуть.
Я хотел выиграть Большой национальный стипль-чез.
Девон Лоч, 1956
Когда в один прекрасный день сделают посмертное вскрытие, то, наверно, найдут на моем сердце выгравированные слова: «Девон Лоч», столь неугасимое впечатление оставило это галантное животное. Всего несколько лошадей завоевывали у меня такую привязанность, и ни одна не приносила столько восторгов и отчаяния.
Я впервые заметил этого выращенного в Ирландии скакуна в октябре 1951 года, когда он участвовал в скачках для молодняка, еще не бравшего призов. Он был большой, умный, совсем молодой, но с признаками будущей силы.
В январе 1952 года шестилетний Девон Лоч впервые взял старт в стипль-чезе для новичков, пришел вторым и проявил качества, которые многое обещали. Потом он повредил колено на передней ноге и пропустил два сезона.
Когда я первый раз работал с ним, то понял, что он даже умнее, чем выглядит.
– Я хотел бы когда-нибудь участвовать с этой лошадью в Большом национальном стипль-чезе, – сказал я тогда Питеру Кезелту. Он улыбнулся моему энтузиазму, потому что Девон Лоч еще даже не вступил на ту лестницу, по которой в Англии поднимаются скакуны к престижным скачкам. Только накопленный в прыжках опыт дает им право выступать на ливерпульском ипподроме Эйнтри. Но уже можно было предвидеть, что способности к прыжкам и ум позволят Девон Лочу подняться на вершину престижной пирамиды.
Первую победу мой любимец одержал в Херст-Парке. Перед днем соревнований несколько дней шли дожди, и скаковая дорожка превратилась в болото. В этом заезде я работал с талантливым новичком, Лочроем, главной надеждой тренера. Но в тот день выяснилось, что эта тонкокостная элегантная лошадь не приспособлена для скачек по вязкой грязи, она пришла в середине участников заезда. Когда Брайн Маршалл привел в тот день Девон Лоча на площадку для победителей, Их величества королева и королева-мать радостно поздравили его, а он, спрятавшись за лошадь, быстро вставил зубной протез, который по дороге передал ему конюх, и только потом улыбнулся им.
Очень опасно работать с лошадью с зубным протезом, он может выпасть, потеряться, его можно даже проглотить. Поэтому стиснутые губы и мрачноватое выражение на лицах у жокеев в паддоке – это не зеркало их характера, просто они оставили зубы, завернув в носовой платок, в карманах своих пиджаков и курток в раздевалке. Понятно, что и Брайн не хотел показать двум королевам голые десны и придумал прекрасный план, доверив свои зубы конюху, который приведет Девон Лоча на площадку победителя. К счастью, мне не приходилось прибегать к таким ухищрениям: зубы, пережившие шалости Тьюлипа, стойко переносили и все невзгоды на скаковой дорожке. Но всякий раз, когда после падения я возвращался с лицом, измазанным кровью, Мери спрашивала: «Зубы целы?»
В том сезоне Девон Лоч участвовал еще в трех соревнованиях, и работал с ним по-прежнему Брайн. В ноябре 1955 года мы снова стали с ним партнерами, он выиграл два стипль-чеза, но потом нам пришлось на время расстаться, потому что я залечивал травмы на пляже в Брайтоне.
Глубокий снег, выпавший зимой того года в Кенте, не позволил как следует подготовить Девон Лоча к мартовским соревнованиям в Челтенхеме. Я пришел в паддок как раз в тот момент, когда Питер Кезелт объяснял это Ее величеству королеве:
– Боюсь, Мадам, что лошадь не совсем готова к сегодняшней скачке, потому что главное выступление у нее в Ливерпуле в Большом национальном стипль-чезе.
– Да, – улыбнулась королева, – но ей не принесет вреда участие здесь.
Когда начался заезд, мои надежды на победу растаяли без следа. Все четырнадцать участников развили такую высокую скорость, что Девон Лоч мог только держаться в середине и несильно отставать. Так мы прошли первый круг. Но еще через полкруга скорость у других лошадей стала падать, Девон Лоч легко обошел их и выглядел совсем неуставшим. Он закончил третьим, но подъем к финишу по холму не составил для него труда, и, казалось, он готов бежать дистанцию снова.
В этих соревнованиях на три мили была показана самая высокая скорость в сезоне, фактически превысившая даже скорость на двухмильную дистанцию. И неудивительно, что многие, утешая Питера Кезелта, говорили: «Мы видели победителя Большого национального стипль-чеза на репетиции».
Что касается меня, то я всегда с удовольствием ждал соревнований в Ливерпуле, но сейчас предчувствие победы вызывало постоянное радостное возбуждение. Оно заставляло меня непроизвольно расплываться в улыбке, когда спрашивали о моих шансах в Большом национальном стипль-чезе. Я заметил, что дома порой глупо улыбаюсь, думая о Девон Лоче. У меня перехватывало в горле, раздувались ноздри и сверкали глаза, когда при мне упоминали о скачках в Эйнтри.
Но меня еще мучил и страх, как бы что-нибудь не помешало участвовать в этих соревнованиях, давило чувство ответственности. Мысль о том, что случайность может заставить меня смотреть этот стипль-чез с трибуны или по телевизору, казалась невыносимой. Но еще более ужасной представлялась картина, как мы падаем у первого препятствия.
