Однако я отвлекся от сути. Вот этот самый Эдик, выполняя свои обязанности по охране стоянки в рабочее время, когда там работали техники, подошел к курилке около эскадрильского домика, в котором как раз техники собрались на обеденный перекур. Его целью было попробовать стрельнуть у них сигарету или папиросу, как я уже говаривал, в те годы был реальный напряг с куревом, к счастью тогда я не курил. Он обратился к одному из технарей со своей просьбой, а тот был толи не в духе, толи встал не с той ноги, но Эдик был им послан на хуй и обозван чуркой. Среагировал Эдик своеобразно — он снял с плеча автомат, пристегнул магазин, смачно щелкнул затвором и поставив грубияна и разносчика вируса расовой дискриминации на колени, засунул ствол ему в рот, очень неприятная штука, учитывая размеры мушки у АКМ. Охреневший от такого поворота дел народ еле смог уговорить Эдика вытащить ствол и убрать автомат, пообещав Эдику пачку дорогих сигарет и извинения обидчика. Побелевший обидчик согласно тряс головой, ни жив ни мертв от страха и со слов Эдика, не то обосрался, не то обоссался. Эдик отошел метра на два и принял извинения, после чего грязно выругавшись по-казахски, разрядил автомат. Тут то на него набросились и скрутили по всем правилам военной науки.
Попал Эдик нешуточно, ему грозил четкий «дизель» — дисциплинарный батальон. Пока же Эдик был посажен на «губу», где и ожидал своей участи. О том, что случилось, мне рассказал один мой знакомый техник, который присутствовал при этом. Эдика нужно было срочно спасать, и у меня созрел хитроумный план, который по идее мог сработать. Я быстро накатал на имя командира полка Бычкова рапорт, в котором подробно описал все, что я собственными глазами лицезрел, будучи в наряде по ДСП: вырубку леса и вывоз его хрен знает куда (номера машин я раньше записывал на всякий случай и это здорово помогло), махинации со спиртом, практически постоянное нахождения нашего инженера эскадрильи в нетрезвом состоянии, и много всяких других пакостных, но на данный момент полезных мелочей, которые я лицезрел. На следующий день, заступив на ДСП вместо опального Эдика, я подкараулил момент, четким строевым шагом вошел в класс, где сидел инженер и еще пара человек и строго по уставу испросил разрешения обратиться. Кирьян (это у него такая кличка среди нас была) слегка удивился и разрешил. Я испросил разрешения побеседовать с ним наедине. Кирьян удивился еще больше и махнул остальным рукой в сторону выхода. Я, охренев от собственной смелости, сообщил ему, что накатал на него рапорт на имя комполка, но, не желая быть кляузником и стукачем, предоставляю ему возможность самому ознакомиться с документом и собственноручно передать его командиру полка. С этими словами я вручил ему сложенную вдвое пачку листов и испросив разрешения идти, четко повернулся и строевым шагом вышел. В глазах еще стояла картина слегка отвисшей челюсти нашего инженера и полное непонимание происходящего. Ровно через десять минут он выскочил из домика и, увидев меня, кинулся ко мне. Лицо у него цветом напоминало свеклу, а одна щека время от времени дергалась. Отбросив уставные условности, он напрямую спросил, чего я хочу. Я объяснил ему ситуацию с Эдиком, рассказав как все было на самом деле и обозначив персону того, кто это мне поведал. Техника тут же бросились разыскивать, он подтвердил мои слова, и сообщил, что обиженный Эдиком лейтенант рассказал ситуацию однобоко, в свою пользу, не упомянув факт оскорбления с его стороны. Кирьян твердо пообещал, что с Эдиком все будет в порядке. Я поблагодарил его, и сказал, что в таком случае с рапортом моим он может поступить как ему заблагорассудится, второго экземпляра у меня нет. Он посоветовал мне срочно убраться с его глаз долой и по возможности не попадаться ему на глаза в ближайшее время. Что я и сделал с большим удовольствием, еще не веря своей удаче. Кирьян свое слово сдержал, к вечеру Эдик был уже в казарме. Я не стал ему рассказывать о своей афере, но присоветовал сдерживать свои душевные порывы по возможности, объяснив ему реальную перспективу переносов сроков его дембеля на пару лет вперед.
Таким образом, ограбление спиртовки было успешно замято, а я никак не пострадал, несмотря на угрозы Киряна засадить меня в тюрьму. Но в его черном списке я наверняка стал чернее раза в два, а возможно и занесен в Самый Черный Список инженера.
Тому способствовало еще и то, что я отмочил в конце осени. Однажды, еще до случая с керосином и котлом я вернулся с ДСП в казарму и обнаружил там письмо от матушки. В письме она писала, что еще недели полторы назад она выслала мне посылку до востребования (эта фишка сохранилась еще с духовских времен), основной объем которой занимала рыба. Причем не какая-нибудь, а холодного копчения (или горячего, не помню точно, но почти скоропорт). Факт был в том, что письмо шло довольно долго и если рыба уже не испортилась, ее нужно было срочно забирать. А я назавтра должен был снова переться на ДСП, а также послезавтра и, возможно, после послезавтра тоже. В воскресенье же почта не работала, в субботу всего до четырех часов дня, а завтра была уже пятница. Я попросил Эдика подменить меня на один день, но этот гад свел знакомство с какой-то бабой из поселка Герцено и почти каждый божий день бегал ее ублажать, посему решительно мне отказал и даже слово «рыба» не оказала на него никакого воздействия. Кроме нас с Эдиком допуска на ДСП ни у кого больше не было. Всю пятницу я угрюмо слонялся по стоянке, мрачно размышляя о судьбе своей рыбы. Рыба не давала мне покоя. Другим задачам было решительно отказано в ресурсах моих мозгов, нужно было что-то придумать с рыбой. И к вечеру я придумал. План был прост, как грабли. Осуществить мне его помогла одна из моих собак, тогда еще живых. Когда я, производя вечерний обход опустевшей стоянки, рассеянно брел в районе большого ангара, в котором хранился всякий хлам, мучительно размышляя о судьбах моей рыбы, собака вдруг забрехала в сторону леса. Молнией в моем измученной рыбой мозгу вспыхнула мысль я тут же стал ее развивать до удобоваримого состояния. Раз собака лает на лес, значит, там кто-то есть. Если там кто-то есть, значит это как бы враг — в такое время никого кроме меня на стоянке быть не должно. Если это враг — я обязательно его попытаюсь задержать, а он наверняка от меня побежит, а я начну кричать, а потом выстрелю в воздух, а потом, конечно же, открою огонь на поражение. Стрельба обязательно будет услышана, и меня тут же прилетят спасать, с наряда наверняка снимут, сдадут пост под караул, а завтра я, пребывая в состоянии стресса, буду с утра заменен Эдиком, который один день без своей бабы уж как-нибудь проживет. План был хорош, рискнуть стоило. Легенда была безупречна. На орден я конечно же рассчитывать не мог, но реальный шанс спасти рыбу был. Я выбрал место посредине двух соседних земляных капониров для самолетов с тем расчетом, чтобы стопроцентно не повредить технику и стал дожидаться, когда наступят сумерки. И совершенно забыл, что ствол моего автомата насмерть забить вязким «циатимом», для защиты его от коррозии. Я громко заорал "Стой, кто идет!!!", затем "Стой, стрелять буду!", немало удивив при том собаку, но ДСЧ мог припереться с проверкой и все должно было быть правильно, а затем прицелился в затянутое облаками небо и нажал на спуск. Эффект был потрясающий. Звездануло так, как будто стреляла гаубица средних размеров, факел пламени удивил бы любого факира, а отдача могла бы соперничать с противотанковым ружьем времен второй мировой войны. Но, к счастью для меня, гениальное изобретение Калашникова стойко выдержало столь хамское обращение и не разорвалось у меня в руках. Слава советским оружейникам! Собаки след простыл, в ушах звенело. Я перевел переключатель огня в автоматический режим, и скрючившись как Рэмбо стал веером, от бедра методично поливать лес короткими очередями в секторе примерно тридцать градусов. Адреналин попер просто валом, было задорно. Я почти оглох, о бетон звенели горячие гильзы, а я с наслаждением снимал стресс, вызванный бесконечными раздумьями о рыбе. Решив, что, пожалуй, достаточно, я прекратил пальбу, отсоединил магазин, выбросил патрон из ствола и стал ждать подмоги. Через 15 минут, я вроде бы услышал характерное завывание движка ГАЗ-66, но скоро он стих. Через полчаса я забеспокоился — никто и не думал ехать меня спасать. Интересно, что было бы, если бы на меня действительно напали? Хотя, в этом случае, до стрельбы дело, пожалуй бы, не дошло, меня бы наверняка просто прирезали и уволокли в лес. Вздохнув, я побрел в сторону шлагбаума, связь с караулкой на стоянке опять не работала, а ближайший телефон находился на пятом КПП, метрах в ста от моего шлагбаума. Зайдя на пятое КПП, и спросив разрешения воспользоваться их телефоном, я получил добро и поинтересовался у режущихся в «очко» дежурных, не слышали ли они часом стрельбы. Один из них стукнул другого по лбу и сказал: "Я же говорил тебе, Колян, что стреляли, а ты — показалось, показалось!" Я тихо офигевал. Дозвонившись до дежурного по полку, я сообщил о страшном происшествии. Реакция превзошла все мои ожидания: дежурный заорал в трубку: "Где ты сейчас находишься?" Я сказал, что нахожусь на пятом КПП. "Никуда оттуда не уходи, прижмись к какой-нибудь стене, займи круговую оборону и пали во все что движется! Помощь идет!!! Мы будем подавать тебе сигнал зеленым фонариком!!!". Я от души посмеялся над перепуганным дежурным, поблагодарил КПП-шников и побрел к своему шлагбауму. Похоже, я слегка переборщил, каша завязывалась нешуточная. Минут через двадцать на дороге появились три «Уазика», которые затормозили у пятого КПП, и кто-то стал отчаянно размахивать зеленым фонарем. Мне нечем было размахивать, поэтому я несколько раз выключил и включил фонарь, освещающий территорию около шлагбаума. Машины с опаской приблизились, оттуда проорали: "ДСП, не стреляй, свои!!!" и ко мне кто-то стал приближаться. Я с удивлением узнал в человеке, вооруженном пистолетом Макарова, нашего замполита полка, майора Короткова. Но это было еще не все — вся наша полковая верхушка, включая командира полка полковника Бычкова, при стволах прибыла на место происшествия. Я, скромно потупив глазки, рассказал им свою жуткую историю, добавив некоторые детали. "В кого-нибудь попал?" — тут же поинтересовались отцы-командиры? "Не знаю", — молвил я, — "там темно, а один я ходить смотреть постеснялся. Оно там что-то ходило в лесу, а собака залаяла, а я крикнул, а там как захрустело, а я начал палить, что есть мочи, а больше ничего я не знаю" — старательно прикидывался дурачком я, изображая страшную дрожь и испуг. Вышло на славу. "А может, это сохатый был?" — предположил начштаба. "Может и сохатый", — пожал плечами я.
