точно я его слышу сейчас. Чувство холодного ужаса пронизало все мое существо. Такое чувство испытывает, наверное, человек, которого хоронят в состоянии летаргического сна, когда он слышит, что над ним заколачивают крышку гроба, или осужденный, брошенный в темницу-подземелье, при звуке захлопываемой за ним навеки двери каземата.
— Ну, вот и свет! — проговорил Путилин.
Он держал впереди себя небольшой фонарь.
Узкая полоса света прорезала тьму.
Мы очутились в жилище страшного горбуна.
Прежде всего, что поражало, — был холодный, пронизывающе сырой воздух, пропитанный запахом отвратительной плесени.
— Брр! Настоящая могила... — произнес Путилин.
— Д-да, неважное помещение, — согласился я.
Небольшая комната — если только это логовище, грязное, смрадное, можно было назвать комнатой — была почти вся завалена всевозможными предметами, начиная от разбитых ваз и кончая пустыми жестяными банками, пустыми бутылками, колченогими табуретами, кусками материй.
В углу стояло подобие стола. На всем этом толстым слоем лежала пыль и грязно-бурая толстая паутина. Видно было, что страшная лапа безобразного чудовища — горбуна — не притрагивалась ко всему этому в течение многих лет.
Около стены было устроено нечто вроде кровати. Несколько досок на толстых чурбаках; на этих досках — куча отвратительного тряпья, служившего, очевидно, подстилкой и прикрытием уроду.
— Не теряя ни минуты, я должен вас спрятать, господа! — проговорил Путилин.
Он зорко осмотрелся.
— Нам с тобой, дружище, надо быть ближе к дверям, поэтому ты лезь под этот угол кровати, а я в последнюю минуту займу вот эту позицию. — И Путилин указал на выступ конуры, образующий как бы нишу. — Теперь — и это главное — мне надо вас, барынька, устроить. О, от этого зависит многое, очень многое! — загадочно прошептал Путилин.
Он оглядел еще раз логовище горбуна.
— Гм... скверно... Но нечего делать! Придется вам поглотать пыли и покушать паутинки, барынька. Потрудитесь спрятаться вот за сию пирамидку из всевозможной дряни, — указал Путилин на груду различных предметов. — Кстати, снимайте скорее ваш дипломат. Давайте его мне. Его можно бросить куда угодно, лишь бы он не попадался на глаза. Отлично... вот так. Ну-ка, доктор, извольте взглянуть на сие зрелище!
Я, уже влезший под кровать, выглянул и испустил подавленный крик изумления.
Предо мною стояла — нет, я не так выразился — не стояла, а стоял труп Леночки, убитой девушки. С помощью удивительно «жизненного» трико телесного цвета получалась — благодаря скудному освещению — полная иллюзия голого тела. Руки и ноги казались кровавыми обрубками, вернее — раздробленной кровавой массой.
Длинные волосы, смоченные кровью, падали на плечи беспорядочными прядями.
— Верно? — спросил Путилин.
— Но... это... — заплетающимся голосом пролепетал я, — это черт знает что такое.
На меня, съежившегося под кроватью, нашел настоящий столбняк.
Мне казалось, что это — какой-то кошмар, больной, тяжелый, что все это не действительность, а сон.
— Ну, по местам! — тихо скомандовал Путилин, туша фонарь. — Да, кстати, барынька, зажимайте крепко нос, дышите только ртом. Тут слишком много пыли, а пыль иногда — в деле уголовного сыска — преопасная вещь... Тсс! Теперь — ни звука.
Наступила тьма и могильная тишина.
Я слышал, как бьется мое сердце тревожными, неровными толчками.
Время тянулось страшно медленно. Секунды казались минутами, минуты — часами.
Вдруг до моего слуха донеслись шаги человека, подходящего к двери.
Послышалось хриплое ворчание, точно ворчание дикого зверя, вперемешку со злобными выкликами, проклятиями... Загремел замок.
— Проклятая!.. Дьявол!.. — совершенно явственно долетали слова.
Лязгнул засов, скрипнула — как-то жалобно — дверь, и в конуру ввалился человек. Кто он — я, конечно, не мог видеть, но сразу понял, что это — страшный горбун.
Он был, очевидно, сильно пьян. Изрыгая отвратительную ругань, натолкнулся на край кровати, отлетел потом в противоположную стену и направился колеблющейся походкой в глубь логовища.
— Что? Сладко пришлось, ведьма? Кувырк, кувырк, кувырк... Ха-ха-ха! — вдруг разразился исступленно-бешеным, безумным хохотом страшный горбун.
Признаюсь, я похолодел от ужаса.
Вдруг конура осветилась слабым синевато-трепетным светом. Горбун вычиркнул серную спичку и, должно быть, зажег спальную свечу, потому что комната озарилась тускло-красным пламенем.
— Только ошиблась, проклятая, не то взяла! — продолжал рычать горбун.
Он вдруг быстро наклонился под кровать и потащил небольшой черный сундук.
Мысль, что он меня увидит, заставила заледенеть кровь в моих жилах. Я даже забыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу.
Горбун, выдвинув сундук, поставил дрожащей лапой около него свечку в оловянном подсвечнике и, все так же изрыгая проклятья и ругательства, отпер его и поднял крышку. Свет свечки падал на его лицо. Великий Боже, что это было за ужасное лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!.. Медленно, весь дрожа, он стал вынимать мешочки, в которых, видимо, было золото, а потом — целая кипа процентных бумаг и ассигнаций.
С тихим захлебывающимся смехом он прижимал их к своим безобразным губам.
— Голубушки мои... Родненькие мои... Ах-ох-хо-хо! Сколько вас здесь... Все мое, мое!..
Человек-чудовище беззвучно хохотал. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные, цепкие щупальца-руки судорожно сжимали мешочки и пачки. Но почти сейчас же из его груди вырвался озлобленный вопль-рычанье:
— А этих нет! Целой пачки нет!.. Погубила, осиротила меня!
— Я верну их тебе! — вдруг раздался резкий голос.
Прежде чем успел опомниться, я увидел, как горбун — в ужасе — запрокинулся назад.
Его лицо из сине-багрового стало белее полотна. Нижняя челюсть отвисла и стала дрожать непрерывной дрожью.
К нему медленно подвигалась, тихо, плавно, словно привидение, девушка-труп.
Ее руки были простерты вперед.
— Ты убил меня, злое чудовище, но я... я не хочу брать с собою в могилу твоих постылых денег. Они будут жечь меня, не давать покоя моей душе.
Невероятно дикий крик, крик, полный смертельного ужаса, огласил мрачное логовище.
— Скорее! Ползи к двери. Сейчас же вон отсюда, — услышал я подавленный шепот Путилина.
Я пополз из-под угла кровати к двери.
— Не подходи! Не подходи! Исчадие ада!.. — в смертельном ужасе лепетал горбун.
Девушка-труп приближалась к чудовищу-горбуну все ближе и ближе.
— Слушай, убийца! — загробным голосом говорила девушка. — Там, на колокольне, под большим колоколом, прикрытые тряпкой, лежат твои деньги. Я пришла с того света, чтобы сказать тебе: торопись скорее туда и возьми эти проклятые деньги, за которые ты убил меня такой страшной смертью.
