class="p1">Обезумевший от ужаса страшный горбун, сидевший к нам спиной, замер.
Путилин быстро и тихо, толкнув меня вперед, открыл ногой дверь.
— Беги немедленно что есть силы! Спускайся по лестнице! К воротам!
Я несся что было духу. Оглянувшись, я увидел, что за мной несутся Путилин и агент. Потом мелькнула белая фигура и с ловкостью истой акробатки сбежала с лестницы.
— Поздравляю вас, барынька, с удачным дебютом! — услышал я голос Путилина.
Мы поднимались по узкой винтообразной лестнице Спасской колокольни.
Я, еще не успевший прийти в себя после всего пережитого, столь необычайного, заметил кое-где фигуры людей.
Очевидно, Иван Дмитриевич делал заранее известные распоряжения. Фигуры почтительно давали нам дорогу, затем — после того как Путилин им что-то отрывисто шептал — быстро стушевались.
Когда мы поднялись на колокольню, было ровно два часа ночи.
— Ради Бога, друг, зачем же мы оставили на свободе этого страшного горбуна? — обратился я, пораженный, к Путилину.
Тот усмехнулся.
— Положим, он не на свободе. Он «кончен», то есть пойман, за ним — великолепный надзор. А затем... Я хочу довести дело до конца. Знаешь, это моя страсть и это — моя лучшая награда. Позволь мне насладиться одним маленьким эффектом. Ну, блестящая дебютантка, пожалуйте сюда, за этот выступ! Я — здесь, ты — там!
Мы разместились.
Первый раз в моей жизни я попал на колокольню.
Колокола висели большой темной массой.
Вскоре выплыла луна и озарила их своим трепетным сиянием, и что-то таинственно-чудное было в этой картине, полной мистического настроения.
По лестнице послышались шаги. Кто-то тяжело и хрипло дышал — и вот появилась страшная, безобразная фигура горбуна. Озаренная лунным блеском, она, эта чудовищная фигура, казалась воспроизведением больной, кошмарной фантазии.
Боязливо озираясь по сторонам, страшный спрут-человек быстро направился к большому колоколу. Тихо ворча, он нагнулся и стал шарить своей лапой...
— Нету... нету... Вот так!.. Неужели ведьма проклятая надула?..
Огромный горб продолжал ползать под колоколом.
— Тряпка... где тряпка? А под ней мои денежки! Ха-ха-ха!.. — усиливал свое ворчание человек-зверь.
— Я помогу тебе, мой убийца!
С этими словами из места своего прикрытия выступила девушка-труп, сотрудница Путилина.
Горбун испустил жалобный крик. Его опять, как и там, в конуре, затрясло от ужаса.
Но это продолжалось одну секунду. С бешеным воплем страшное чудовище одним гигантским прыжком бросилось на имитированную «Леночку» и сжало ее в своих страшных объятиях.
— Проклятая дочь Вельзевула! Я отделаюсь от тебя! Я сброшу тебя во второй раз!..
Крик, полный страха и мольбы, прорезал тишину ночи:
— Спасите! Спасите!
— Доктор, скорее! — крикнул мне Путилин, бросаясь сам как молния к чудовищному горбуну.
Наша агентша трепетала у него в руках.
Он, высоко подняв ее в воздухе, бросился к перилам колокольни.
Путилин первый схватил — с большой силой — горбуна за шею, стараясь оттащить его от перил.
Я дал удар под ноги горбуну.
Он грянул навзничь, не выпуская, однако, из своих цепких объятий бедную агентшу, которая была уже в состоянии глубокого обморока.
— Сдавайся, мерзавец! — приставил Путилин блестящее дуло револьвера ко лбу урода. — Если сию секунду ты не выпустишь женщину, я разнесу твой безобразный череп.
Около лица горбуна появилось и дуло моего револьвера.
Цепкие, страшные объятия урода разжались и выпустили полузадушенное тело отважной агентши.
Горбун до суда и до допроса разбил себе голову в месте заключения в ту же ночь.
При обыске его страшного логовища в сундуке было найдено... триста сорок тысяч двести двадцать рублей и несколько копеек.
— Скажи, Иван Дмитриевич, — спросил я позже моего друга, — как удалось тебе напасть на верный след этого чудовищного преступления?
— По нескольким волоскам... — усмехаясь, ответил Путилин.
— Как так?! — поразился я.
— А вот слушай. Ты помнишь, когда протиснулся незнакомый мне горбун к трупу девушки, прося дать ему возможность взглянуть на «упокойницу»? Вид этого необычайного урода невольно привлек мое внимание. Я — по привычке — быстро и внимательно оглядел его с ног до головы, и тут случайно мой взор упал на пуговицу его полурваной куртки. На пуговице, замотавшись, висела целая прядка длинных волос. Волосы эти были точно такого же цвета, что и волосы покойной.
В то время, когда я открывал холст с лица покойницы, я незаметным и ловким движением сорвал эти волосы с пуговицы. При вскрытии я сличил эти волосы. Они оказались тождественными. Если ты примешь во внимание, что я, узнав, где девушка разбилась от падения со страшной высоты, поглядел на колокольню, а затем узнал, что горбун — постоянный обитатель церковной паперти, то... то ты несколько оправдаешь мою смелую уголовно-сыскную гипотезу. Но это еще не все. Я узнал, что горбун — богат, пьяница и развратник. Для меня все стало ясно.
— Что же ясно? Как ты проводишь нить между горбуном и Леночкой?
— Чрезвычайно просто. Показания ее матери пролили свет на характер Леночки. Она безумно хочет разбогатеть. Ей рисуются наряды, бриллианты, свои выезды. Я знал, что она работала на лавку близ церкви Спаса. Что удивительного, что она, прослышав про богатство и женолюбие горбуна, решила его «пощипать»?
Сначала, пользуясь своей красотой, она вскружила безобразную голову чудовища. Это было время флирта. Овладев всецело умом и сердцем горбуна, безбоязненно рискнула прийти в его логовище. Там, высмотрев, она похитила эти сорок девять тысяч рублей. Горбун узнал, и... любовь к золоту победила любовь к женской красоте. Он решил жестоко отомстить и действительно сделал это.
БЕЛЫЕ ГОЛУБИ И СИЗЫЕ ГОРЛИЦЫ
Исчезновение сына миллионера
Я сидел с моим другом Путилиным в его кабинете, и мы вели задушевную беседу о последних чудесах криминального Петербурга. В дверь постучались, и на приглашение Путилина войти перед нами выросла фигура дежурного агента.
— Вас домогается видеть по неотложному и важному делу купец Бахрушинский, ваше превосходительство... — доложил агент.
— Бахрушинский?.. — поднял брови Путилин. — Это кто же: не этот ли миллионер?
— Должно быть, он.
— Попросите его сюда.
Через секунду в кабинет вошел высокий, тучный, кряжистый, как дуб, старик. Если бы не седые волосы густой шевелюры и длинной роскошной бороды, его нельзя бы было назвать стариком: так свеж был румянец его полных щек — еще без морщин, — таким молодым блеском сверкали его красивые глаза.
Одет он был в очень длинный, из
