Ознакомительная версия.
Я так хочу красоты в повседневной жизни!
Еще у меня всплывает мозаика воспоминаний из детства. Желание воплотить увиденную в природе красоту в практические вещи. Я все время думала, разглядывая разноцветье трав, какая бы из них получилась замечательная ткань. На даче у нас валялся учебник зоологии, и я подолгу рассматривала в нем картинки, восхищаясь, как прекрасны разные живые существа, мне хотелось делать из них драгоценные украшения. Не знаю, зачем пишу это, но мне важно.
Занятия рисованием напоминают мне археологические раскопки: чем дальше, тем более ранние пласты открываются — детские впечатления, ощущения. Все, что произвело впечатление, — неважно, как давно это было, — никуда не уходит, всплывает из глубины памяти такое же яркое и вмиг делает меня пятилетней. И каждый раз я понимаю, что тогда, в детстве, все было всерьез, по-настоящему, переживалось полностью.
А вообще-то на этом курсе учусь я не столько рисовать или лепить, сколько принимать себя, свое несовершенство и совершенство. Выставлять неидеальные работы, высказывать несвязные мысли».
Во дворе работают сварщики. Деревянный фундамент для объекта уже установлен, на очереди сварные рамы, в них будет фанера, на фанере фотографии. Георгу конструкция кажется хлипкой, Франте тоже. Но главный инженер мемориала уверен в ее устойчивости. Открытие выдержит.
— Мы делаем это не ради открытия! — кричу я вслед инженеру.
— Мама, оставь его, это бесполезно.
Ночью, при свете фар, Георг и Франта укрепляли конструкцию — вбивали отбойным молотком сваи. Свет, собранный в пучки, как на терезинских гравюрах Бедржиха Фритты. Время вспять.
Появился однорукий сторож с овчаркой на поводке. Прекратить шум, иначе он спустит на нас собаку.
— Выключи фары, не то шины проколю!
Он долго ругал евреев (это касалось нас с Маней) и поганых фрицев (это касалось Георга).
Мы ушли в помещение. Занялись оборудованием чертежного зала. Утром, часов в пять, до прихода инженера, Франта с Георгом закончат дело.
Этот объект на площади дался нелегко, но вышел в конце концов потрясающе. На скамейке перед фотографией семьи сидели родственники Кина, прибывшие на открытие.
Вскоре после нашего отъезда из Терезина я получила письмо от Франты. Площадь четвертого двора пуста. Они все снесли. Кто они? Франта точно не знает, по слухам, оформитель со сторожем.
Я написала начальству и получила ответ. Это случилось из-за непогоды. Сдуло ветром. Чушь, такую конструкцию никакой ветер не сдует. Разве что цунами.
Осенью я была в Терезине, и мои местные агенты рассказали, что сторож разрубил Кина топором, а оформитель ползал и собирал осколки от зеркала.
О, зеркало мое, твоя поверхность
рисует мир, подсвеченный мечтой,
жизнь, пьяную от красоты и смерти,
тот самый мир на этой жесткой тверди,
который канул для меня в ничто.
Это строфа из стихотворения, которое Кин посвятил Хельге, своей терезинской возлюбленной, той, что положила его в чемодан с рисунками, который ее мама хранила до конца войны в инфекционном отделении — там содержались тифозные больные и туда боялись заглядывать эсэсовцы. Мама Хельги умерла от тифа, а сестра ее выжила, и Хельга вместе с ней и чемоданом вернулась в Брно. Хельга вышла замуж за человека по фамилии Кинг и как Хельга Кинг прожила долгие лета. Чемодан Кина остался у ее тети в Брно, и та по просьбе члена еврейской общины Брно передала его в Терезин на выставку, а сама уехала в Ливию. Дочка Хельги Кинг, которой мать отравила все детство рассказами о концлагере, не желает заниматься наследием маминого тамошнего любовника и поручила это дело ее душеприказчику…
Дальнейшая история известна. Рисунки вернулись в Магдебургские казармы и находятся в хранилище на третьем этаже под огромным засовом, рядом с которым на стене горит красным огоньком коробка сигнализации. А наискосок находится знаменитый чердак, где проходили репетиции терезинских хоров, которые постоянно посещал Кин с альбомом для набросков — он в том самом чемодане.
Как все это понимать?
В. П. Эфроимсон считал мистические истолкования результатом лености ума под кодовым названием «Экономь думать!». После многих лет, проведенных в тюрьмах и лагерях, он верил в то, что нравственность обусловлена генетически. Не верил, нет, — он это научно доказывал. Стало быть, следует поднапрячь мозги и найти объяснение этой дурной круговерти.
А если посмотреть иначе? Книга на трех языках вышла, выставка получилась, родственники Кина были растроганы до слез; Ира приехала, дала интервью телевидению; Марушка и Терезка сорвали аплодисменты у публики, услышав благодарность в свое имя, они зарделись и сделали книксен.
Доволен ли сам Кин? На выставках Фридл у меня было ощущение, что она довольна. Мне кажется, Кин ждал, что мы высвободим чемодан из плена. Так что предстоит следующий раунд.
Бесконечная история.
«Не все задания меня одинаково вдохновляли, но это нормально: у каждого человека свои предпочтения, и было бы странно, если бы все принималось с одинаковым энтузиазмом. Мне очень понравилась методика обучения: отсутствие лекторской составляющей, обучение через собственные открытия, случающиеся в каждом задании.
Мне кажется, это самый правильный метод: дать ученику самостоятельно до всего дойти. Очень разнообразные и грамотно построенные занятия с привлечением примеров, с целью показать, как можно, как делали другие, а не как надо. Понравилось большое количество белых пятен во многих заданиях, отсутствие конкретики (посмотрите на это и сделайте свое) — отсюда великое множество интерпретаций, разные работы; в таких заданиях можно прочесть все и вложить все, каждый что-то свое, что сводит к минимуму неприятие материала, нежелание к нему приступать.
Именно такие задания в наибольшей степени стимулируют мыслительный процесс, развивают фантазию, но в то же время это не совсем рисунок на свободную тему, который многих пугает, — в них есть зацепка, ставится какая-то задача, есть от чего оттолкнуться.
Замечательно, что такие задания перемежались с заданиями, требующими меньшего вложения фантазии, в которых упор делался на отработку техники, — я говорю о копировании. Всегда можно было выбрать, к чему ты в данный момент готов: думать, сочинять или скрупулезно перерисовывать. Но даже такое, казалось бы, рутинное занятие, как копирование, нельзя было назвать нетворческим. Благодаря смене материалов, техник (перевод темперы в уголь, рельефа в круглую скульптуру) копирование превратилось в творческий процесс, требующий не только хорошего глазомера и твердой руки, но и решения многих других задач. Это усложняло процесс и делало его более интересным.
Ознакомительная версия.
