Ознакомительная версия.
Я вернулась в Париж 11 января, а уехала снова 11 мая. Это число – одиннадцать – сопутствовало мне во всех моих скитаниях.
Поезд был набит до отказа, и мой отъезд остался незамеченным. В американском посольстве в Виши меня ждал мой паспорт, но я все еще не имела разрешения покинуть Францию и въехать в Португалию. Все мои американские друзья – адмирал Хеллинкаттер и его красивая маленькая жена; Вуди Уэйнер, тоже работник посольства, а также Макартур – были в восторге, что снова со мной встретились. Они искали любой способ, чтобы помочь мне уехать, но бесполезно просить поддержки Виши без некоторой компенсации. Однако существовал все же один способ, и вот что они сделали. Прежде всего они отвезли меня в совсем маленькую деревню, название забыла. Один старый человек, имевший вполне невинный вид (его предупредили о моем приезде), дал мне без всяких вопросов разрешение пересечь границу. Вернувшись в Виши, эти же друзья направили меня в Канфран, маленькую станцию на севере Испании; и там «серый кардинал» некий Леле держал в своих руках судьбу некоторых тайных путешественников, особенно молодых мужчин, желавших сражаться на другой стороне. Этот маленький, скромный человечек, о ком никогда не упоминали, сыграл решающую роль в судьбе многих людей, и делал он это, не требуя никакого вознаграждения. Он приютил меня и кормил до прохождения следующего поезда узкоколейки, куда меня и посадил. Так я оказалась на пути в Мадрид.
С собой я везла письмо от адмирала Хеллинкаттера капитану Вайяту в Мадрид. Бен Вайят, морской офицер и летчик, занимал дипломатический пост в Мадриде. Моя виза не позволяла мне оставаться в Испании больше трех дней, и я поехала к нему тотчас же, потому что после этого срока меня бы интернировали. Рассказывали, что тех, кого намеревались интернировать, запирали, раздетых догола, поодиночке или вместе с другими в камеру на неопределенное время. В то время свирепствовала эпидемия, и в кровати клали камфору, что еще более усугубляло неприятности.
Так что, когда я пришла передать письмо и мне ответили, что капитан не может меня принять, я просто онемела и тихо ушла.
Спотыкаясь о гальку, Скиап медленно спускалась по улице, раздавленная солнцем, все тело и конечности онемели.
У нее не возникало никаких мыслей о том, что ей здесь делать. Убежденная в бесполезности любых усилий, она была уверена, что немцы, прознав о намерениях, ее поймают. И правда, они только немного ошиблись. Но вслед за ней, оказывается, бежал какой-то мужчина и кричал: «Стойте! Капитан просит вас вернуться!» Дело в том, что капитан, выглянув из окна, увидел Скиап и что-то в несчастном облике бредущей женщины его тронуло. Он принял ее с большой любезностью, повел к себе завтракать вместе с послом Португалии в Мадриде, получил ее визу. Потом он посадил ее в первый поезд на Лиссабон. С тех пор он стал ее преданным другом.
При переезде границы я заметила, глядя в окно, знакомого носильщика и его жену. Они тоже меня узнали и прибежали, и в одно мгновение мое купе заполнилось цветами. Когда поезд тронулся, маленькая группка их родственников и детей долго махала мне вслед. Бен Вайят устроил так, что в Лиссабоне я сразу села на клипер.
Вот так, то, что казалось невозможным, стало для меня очень простым и благодаря дружбе возможным. В то время я не могла ни объяснить этого себе, ни называть имена принимавших участие в моем успехе. Мне часто задавали вопрос: «Как вам удалось при нынешних обстоятельствах выехать из Франции?» Но большинство людей мне доверяли и ни о чем не спрашивали. И я знала, что это мои настоящие друзья.
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Данте. Божественная комедия [129]
«Вот, – сказал мне мой американский адвокат, похожий на подросшего, вылощенного купидона, – подпишите, пожалуйста, вот это».
У стойки таможни он продвигался ко мне сквозь группу людей, моих близких, друзей и журналистов и протягивал мне стопку бумаг. «Но что это такое?» – нетерпеливо поинтересовалась я. Меня часто раздражают мои адвокаты, даже когда они необходимы и очаровательны. Но на этот раз я и вправду рассердилась, так хотелось скорее поговорить с дорогими мне людьми, которые жадно ожидали новостей. Со времени приземления самолета прошло уже несколько часов, потом схватка с армией фотографов, и вот теперь мне приходится ждать здесь. Американская привычка пропускать иностранцев в последнюю очередь при оформлении формальностей при въезде, вызывать их в алфавитном порядке особенно утомительна для тех, чья фамилия начинается с буквы «С», как у меня. Я всегда остаюсь одной из последних, и это выводит меня из терпения и заставляет чувствовать себя ущемленной. «Это документы о вашем гражданстве, – объяснил мне адвокат. – Я сделал все необходимое, и все произойдет очень быстро». Ошарашенная, не понимая толком, что он хочет сказать, я смотрела на него.
Зачем еще раз менять гражданство? Я стала француженкой, так почему мой выбор вчера был хорош, а сегодня стал неподходящим? Конечно, многочисленные обезумевшие беженцы отчаянно борются, чтобы получить такие документы, – непросто стать американцем… Но в момент, когда Франция повержена, это для меня получило некий привкус предательства.
«Спрячьте ваши документы в свой сейф! – сказала я адвокату. – Вы выбрали неподходящий момент», – и повернулась, чтобы обнять Гого и Берри, зятя.
Когда у тебя единственный ребенок и ты посвятила ему бо́льшую часть жизни и своей нежности, испытываешь к нему огромную привязанность, потому что у него нет отца, а это как раз мой случай, бедный молодой человек, который его у тебя забирает, наполняет свое сердце новой любовью и новой жизненной целью, оказывается в весьма сложном и деликатном положении и его можно с полным правом пожалеть. Берри немедленно проявил все свое обаяние, чтобы победить мое естественное недоверие. Тем не менее понадобилось несколько лет, чтобы однажды, когда мы выпили по бокалу вина, я ему призналась: «Естественно, вначале я для вас была крепким орешком, согласна. А теперь, Берри, я должна признать, что ваш брак делает меня счастливой и я вас полюбила как сына». И верно, между нами родилась настоящая дружба, и во время легких разногласий, неизбежно возникающих в семье, я всегда принимала его сторону.
Ознакомительная версия.
