Летом 1947 года я стоял на распутье. Меня вызывали в советскую комендатуру в Берлине-Карлсхорсте. Гражданский служащий вежливо меня принял. Так как я в качестве переводчика заслужил хорошие отзывы, он мне предложил поступить в кадровую школу в Советском Союзе. При этом выразил надежду, что по окончании учебы я буду играть активную роль на службе в советском оккупационном ведомстве. На душе было неприятно: еще один специнтернат! Опять вести двойную игру, жить под вымышленным именем… Нет, такая перспектива меня не радовала. Я обещал подумать, взвесить все за и против и по возможности быстро дать ответ.
Я вернулся к себе и закрылся. Итак, у меня две возможности: провести несколько лет в Советском Союзе, где мне многое обещано, да неизвестно, как исполнится, — или присоединиться к своему выжившему брату, чтобы посвятить себя строительству и развитию государства, где я буду у себя дома.
Стена рухнула. Вторая возможность вытеснила первую. Какие ни обещай мне блага, ими не превозмочь тоски по близким и по своей стране.
Земля горела у меня под ногами. О своих планах я оповестил Альфреда, шофера Личмана.
Два дня мне понадобилось, чтобы урегулировать всякие дела, и на следующий мы собрались на прощание. Нам всем было грустно.
Поздним вечером за мной заехал Альфред. Мы двинулись в направлении границы, и он мне показал проход на запад. Поездом я прибыл на разрушенный, но полный людьми Мюнхенский вокзал. Взял такси в пригород Фрейман, весь в зелени и цветочных садах. С бьющимся сердцем позвонил в дверь дома 18 на улице Штернвег.
Дверь открыл мой брат. Он был поражен. Взволнованные и счастливые, мы обнялись. Я долго держал в объятиях его жену Миру, а потом приблизился к кроватке. Я никогда не забуду симпатичное смеющееся личико маленькой Наоми и ее светлые локоны. После того как меня покормили, я ответил на робкие вопросы брата и его жены. Мое решение пришлось им по душе. Впервые после того, как покинул своих родителей, снова я себя почувствовал дома и в семье. Душевное напряжение последних лет постепенно спадало. Я привыкал к моей новой жизни.
Теперь я мог полагаться не только на себя — Исаак был мне вместо отца. Работал он в редакции еврейской газеты «Ibergang», издававшейся в Мюнхене, тексты печатались на идише латинскими буквами. Несколько сотрудников редакции, пережившие концлагерь Дахау, время от времени приходили к нам и рассказывали о своем ужасном опыте.
В тех разговорах я не участвовал, но слушал потрясенный и вне себя. Моя катастрофа оставалась в тайне. И неуютно я чувствовал себя из-за того, что их участи я с ними не разделил. Груз на сердце я держал при себе. Но однажды кто-то из них меня все-таки спросил о том, как я пережил военное время. Едва я смог открыть рот. Все во мне сопротивлялось тому, чтобы рассказать свою историю.
Большинство не хотели верить, а один даже счел мой рассказ выдумкой. Тогда я им обещал предоставить живое доказательство. С разрешения жены Исаака я пригласил на кофе моего мюнхенского друга Отто Цогглауэра.
В конце 1947 года в Мюнхене открылась школа ОРТ[32] — изначально филантропически-просветительская организация по распространению и поощрению среди евреев России квалифицированного профессионального и сельскохозяйственного труда; с 1921 г. — всемирная еврейская просветительская и благотворительная организация, и я записался на курсы точной механики. Мне помогли знания, полученные в спецмастерских завода «Фольксваген». Учился я почти весь семестр. А когда узнал о наборе добровольцев в Хагану[33], с бьющимся сердцем записался в их ряды. Впервые я услышал, как сотрудники Хаганы друг с другом говорят на иврите. Я был очень растроган и сожалел, что не понимаю ни слова. Формальности, связанные с набором, быстро были улажены, и дату отправки назначили на ближайшее время.
По радио я слышал сообщения об успешных действиях еврейских бойцов в Палестине. С нетерпением я ждал дня отправки и участия в борьбе. На сей раз мне предстояло вдохновенно и убежденно бороться не против своей воли, не в рядах врагов, но за мой народ, мою родину, за себя.
Разрешение на поездку я получил через два дня после того, как Тель-Авив объявил независимость[34]. Я покинул Исаака, Миру и Наомиле, которую я так полюбил, и высказал надежду как можно быстрее к ним приехать.
Большой, крытый брезентом грузовик доставил нас в гавань Марселя.
Несколько недель мы находились в лагере Сент-Жермен, а в темноте июльской ночи 1948 года на корабле «Сан Антонио» отправились в Хайфу.
Уже не помню, сколько дней мы провели в море, но мне казалось, что вечность. Нам очень хотелось прибыть, наконец, на место, да и условия на корабле были непростые. Однажды в солнечный день раздался крик радости: «Израиль на горизонте!» Потрясенные, мы бросились друг другу в объятия. Мой сопровождающий Элиягу Бен-Йосеф, мой верный друг, бросился мне на шею, и мы заплакали от радости.
Выгрузились мы вблизи гавани Хайфы, грузовик доставил нас в военный лагерь Бет-Лид. Там нас призвали на военную службу. Мы принесли присягу государству Израиль и получили 48 часов отпуска. Я поспешил в Тель-Авив повидать своего брата. Исполнилось-таки предсказание медиума из Пайне. Счастливый, я стоял перед моим братом, радость наша была безграничной. В углу комнаты стояла детская кроватка, где играл Азриель, первый внук наших родителей.
От Давида и его жены Полы я узнал об их трагическом конце. Папа умер от голода и слабости и похоронен на еврейском кладбище в Лодзи. Давид и Пола его провожали в последний путь. В 1989 году я посетил кладбище и нашел там его могилу. Покинул я отца в четырнадцать лет, а встретился с ним, покойным, в шестьдесят четыре. Маму в 1944 году вместе с другими погрузили в закрытый грузовик и во время поездки отравили выхлопным газом. Так она погибла и была брошена в массовую могилу близ Лодзи. Давид и Пола оставались среди последних восьми тысяч обитателей лодзинского гетто и после освобождения Красной армией через Италию выехали в Палестину.
Два дня отпуска прошли быстро, и я вернулся в военный лагерь Бет-Лид. В автобус израильской транспортной компании «Эгед» мы сели после того, как привыкли к нестерпимой жаре и высохшему колючему кустарнику. По дороге со множеством поворотов мы добрались до оккупированного Иерусалима. Там я стал солдатом 68-го полка Иерусалимской дивизии под руководством Моше Даяна[35].
В моей жизни открылась новая глава.
«Вы должны жить…»
Ну вот, вы прочитали мою историю. И вы будете задавать вопросы, которых я когда-то боялся, которые меня парализовали и долгое время мешали мне рассказать эту историю. И вот она перед вами — и теперь я открыт всем вопросам. Теперь я ожидаю от своей повести намного больше пользы, чем в начале, когда начал писать ее в целях самотерапии. Когда я начал в 1988 году писать, не представлял, что моя повесть окажется актуальной. С тех пор со многими я дискутировал и спорил. И впредь буду — потому что это лучшая возможность держать нашу память живой. Она же действенный оплот против коричневой опасности.
