Константин Борисович их понял. Он прожил долгую жизнь в хоккее и давно уяснил, что. порой нелогичные решения оказываются самыми логичными.
Первый раз после катастрофы Валерий Харламов вышел играть против «Крыльев Советов». Игра была рядовой, ничего не решала, «Крылышки» были далеко не в лучшей ферме, но на трибунах было много народу. Болельщики пришли посмотреть на своего любимца, и когда диктор объявил, что под семнадцатым номером играет Валерий Харламов, стадион разразился аплодисментами. В них была и радость встречи, и благодарность за возвращение, и поддержка. Аплодисменты, казалось, говорили: играй смело, не нервничай, мы все понимаем.
Понимали и хоккеисты «Крылышек». Тактично, незаметно, они давали ему играть, и никто не применял против Харламова силовых приемов. Валерий забил гол. Потом, много времени спустя, он рассказывал:
– Верите, играл я тогда, как в тумане. И не потому, что был слаб. Функционально я уже восстановил форму. Просто я видел, что ребята оберегают меня – и партнеры, и противники. И тронуло это меня необыкновенно. Значит, нужен я. Значит, ценят. Взрослый, кажется, человек, кое-что повидал, а ощущение такое – вот-вот разревусь. Еле совладал с нервами…
Будь на месте хоккеистов «Крыльев Советов» спартаковцы или динамовцы, не сомневаемся, они поступали бы так же. Ведь и в обычное время Харламов заслуживал к себе особое отношение. Многолетний капитан и лидер московского «Динамо» в сборной СССР Валерий Васильев, например, защитник жесткий. И боялись его силовых приемов многие. Но был игрок, против которого он никогда не играл по-настоящему жестко: это Валерий Харламов.
Мы никогда не спрашивали его, почему. Это было бы бестактно. Да и скорее всего он бы искренне изумился: ничего подобного. Но тем не менее сознательно или подсознательно он всегда оберегал Харламова. Наверное, потому, что высоко ценил его незаурядный и веселый талант, и не хотел случайно нанести ему травму. Не хотел обеднить игру, которой сам верно служил.
Но и Валерий Харламов не оставался в долгу перед Валерием Васильевым. Он, заметив рыцарский жест защитника, столь же рыцарски предпочитал не забивать.
Итак, Харламов вернулся в большой хоккей, жизнь покатилась по привычной колее, но стал он замечать, что играет не так, как раньше.
Сила Харламова – и он это прекрасно понимал – была в первую очередь в незаурядной обводке. Ведь не отличался он ни особой физической мощью, не мог рассчитывать подавить противника массой – семьдесят килограммов вес для хоккеиста почти детский. И скорость его хоть была высока, но другие не уступали ему в этом компоненте игры. Дриблинг позволял ему обыгрывать одного, двух, трех противников, неожиданно выходить на оперативный простор, позволял дать точный пас партнеру, наконец, прорваться к воротам.
А теперь он все чаще замечал, что спотыкается уже на первом противнике. Почему? Ведь не потерял же он умения, навыков, которые за долгие годы вошли в плоть и кровь его. Объективные тесты показывали, что организм его восстановился полностью: он бегал, прыгал, бросал по воротам точно так же, как и раньше.
Он долго и придирчиво следил за собой и, наконец, понял в чем дело. Совершенно независимо от ума и воли тело его, помня о тяжкой травме, инстинктивно оберегало себя. Он-то не боялся, он шел на игрока точно так же, как шел раньше. Если бы он боялся, все было бы просто. Не нужны были бы мучительные поиски. Не он боялся, боялись мышцы, нервы. Да, он шел на схватку. Он приказывал мускулам бросаться в пекло борьбы, а инстинкты посылали свой сигнал: это опасно.
Инстинкты чуть тормозили команды мозга, чуть-чуть, и этого чуть-чуть было достаточно, чтобы опоздать.
В спорте, где счет времени идет на малые доли секунды, мозг, воля и инстинкты должны работать в одном темпе.
Диагноз был поставлен, но лечение заняло долгие месяцы. Теперь Валерий не только не избегал силовой борьбы, он заставлял себя искать ее, стремился к ней. И медленно, очень медленно инстинкты начали нехотя сдаваться: возвращалась уверенность в себе, а с нею и обводка. Чаще стал делать голевые передачи, чаще забивать. А это уже были объективные доказательства победы. Победы особенно сладостной, потому что одержана она была над собой. Возвращение Валерия Харламова в большой хоккей состоялось!
В этой главе, единственной в книге, хотя работали над ней, как и над всеми другими, мы вдвоем, коегде местоимение «мы» придется заменить на «я». Надеемся, из нижеследующего читатель легко догадается, почему так пришлось поступить.
…Лететь на самолете над океаном страшновато. Казалось бы, если что случится, какая разница, где это произойдет – над Гренландией, покрытой могучим ледовым панцирем, Исландией, с ее горячими гейзерами, лесистым островом Ньюфаундленд или над вечно неспокойными водами Атлантики?
Казалось бы, а тем не менее, когда летишь над сушей, какой бы малообитаемой и почти непригодной для вынужденной посадки она ни была, чувствуешь себя както спокойнее.
Это не сугубо персональное ощущение. Многие точно так же относятся к пересечению океанских пространств на авиалайнере. Едва появляется в салоне стюардесса, с надувным жилетом, пусть даже самая миловидная, и начинает щебетать, что предстоящий трансатлантический перелет совершенно ординарен и столь же безопасен, как поездка на метро от Кропоткинской до проспекта Вернадского, сразу же становится как-то не по себе.
Милая девушка рассказывает, как покидать самолет через запасной выход в случае его приводнения, как надевать спасательный жилет, показывает, где находится сигнальный фонарик, где свисток (даже иногда молодецки свистит в него), где порошок для… отпугивания акул-людоедов (предусмотрено и это), а ты в это время стараешься думать о чем-нибудь другом либо мрачно иронизируешь, что, если, не дай бог, случится «приводнение», все эти спасательные средства и даже коллективные надувные плотики с запасами продовольствия и радиостанцией вряд ли кому из пассажиров и членов экипажа помогут спастись.
Для перелета над океаном поэтому всегда стараюсь припасти книжку поинтереснее. Чаще всего читанную раньше, возможно, и не раз, но любимую, какую хочется перечитывать снова и снова, чтобы зачитаться и не думать о том, что под тобой не просто пол салона авиалайнера, а далеко внизу вздымает воды огромный холодный океан.
Нет, однако, правил без исключений. В начале января 1980 года полет от Монреаля до Москвы прошел словно в считанные минуты и океанских страхов не было, потому что рядом со мной оказался замечательный попутчик – Валерий Харламов.
