Детей он, конечно, любил. Пусть по-своему. Он был строг, иногда раздражителен. Его посадили в тюрьму, когда детки были маленькие. Старший, Саша, родился в октябре 1941-го, а Василия посадили в апреле 1953-го. Увидели они его уже в 1961 году, через восемь лет. Его как-то отпускали и снова посадили. Полное беззаконие: он приговорен был с направлением в лагерь, а держали-то его в тюрьме. Лагерь хоть какая-то воля. А тюрьма — клетка, там под контролем полностью, жёстче всё. Он — очень деятельный человек, с кипучей энергией, любящий любой труд, и ему особенно было мучительно сидеть в клетке.
Выпустив, сразу сослали в Казань. В Казани поселили на 5-м этаже в доме без лифта. А у него ноги были больные: ранение и сосуды очень плохие. Его после тюрьмы осмотрел Александр Николаевич Бакулев и даже заплакал: «Васька, до чего тебя довели».
Е. Г.: Письма Вам писал?
А. С.: Нет. Оттуда он писал Хрущёву, Молотову только относительно своего положения. Не писал мне. Думаю, заботясь о возможных адресатах, понимая, что письмо его может быть какой-то компрометацией. Он был человеком благородным, предусмотрительным и осмотрительным, но только не по отношению к себе.
Е. Г.: А почему Василий взял фамилию Сталин? Это псевдоним, а фамилия Джугашвили...
А. С.: А нет! Это была уже фамилия официальная — Сталин. И Василий при рождении был записан отцом как Сталин.
Е. Г.: А Света?
А. С.: Она заменила фамилию после смерти Сталина. Василий не одобрял. Василия вынуждали сменить, но он был непреклонен! Как ему потом замену сделали, даже не знаю. Думаю, в Казани дали паспорт с измененной фамилией. Для него это был удар и оскорбление, потому что он почитал отца более всего на свете! И, конечно, никогда бы не дал своего согласия на смену фамилии. Не потому, что славная, а потому, что это фамилия его отца. Он получил её при рождении, так записал его отец. В этом отношении он был человеком принципиальным, даже жестко принципиальным. И вообще был благородным человеком. И то, что на него сейчас льют грязь, — это недостойная ложь!
Е. Г.: Светлана приходила к вам в гости?
А. С.: Да, частенько. К матери моей приходила и домой, и, сюда, на дачу, приходила с дочкой Катей, что-то рассказывала. Ей тоже надо было кому-то излить душу. Она сторонилась того общества, «элитного», так сказать, и была очень одиноким человеком.
Е. Г.: Кстати, а как вы оцениваете книгу Светланы «20 писем к другу»?
А. С.: Мне Светлана показывала, как она писала эту книжку. Я её не читал тогда, она просто показывала: вот, мол, лежит у меня (листочки лежали) , сижу и кропаю. Это в Жуковке происходило, где домик у нее был — дача казенная.
Когда я книжку прочитал, подумал: там ей кто-то кое-что изменил и добавил, не соответствующее тому, что она когда-то говорила. Потому что те характеристики, которые там даны некоторым людям — это не ею данные характеристики. Книжка, на мой взгляд, дополненная.
Например, там черт знает, какие пакости о Власике читаешь... А ведь она и воспитывалась, собственно, под его опекой. Чуть что нужно — всегда к Власику. И отношение к нему у нее было как к такому попечителю. Плохо пишет и об Александре Николаевне Накашидзе. А это фактически была её старшая подруга в доме, она Светлану выводила в свет. Она после Каролины Васильевны Тиль стала домоправительницей. А потом вышла замуж, кажется, за министра легкой промышленности Грузии, и уехала. Сталин Светлану бесконечно любил. Называл её «маленькая хозяйка», был очень ласков с ней. И Вася даже ревновал.
Сам Василий прожил трагическую жизнь, и похоронили его не по-людски. Причина смерти не совсем ясна. Посмотреть на него ни жене, ни дочери толком не дали. Дочь говорила, что на теле заметила какие-то следы. Жена хотела китель поправить, так её отогнали. И быстренько похоронили в Казани. Слава Богу, перезахоронили много позже на Троекуровском кладбище в Москве. Но даже не под своей фамилией, которую носил всю жизнь — Сталин, а под прошлой фамилией отца — Джугашвили.
Сталин и некоторые вопросы строительства
Иосиф Виссарионович Сталин был великим организатором. Этого не могут отрицать даже его враги: мощное строительство, небывалое развитие искусства и культуры, науки, основание научных школ, механизация сельского хозяйства... Велись ли дома разговоры об этих государственных делах, обсуждались ли вопросы строительства, например? На эту тему мы ведем разговор с Артемом Федоровичем.
Е. Г.: Ездил ли Сталин по Москве, осматривая ведущееся мощное строительство? Говорят о сталинском стиле в архитектуре. А формировал ли он его?
А. С.: Да, постоянно ездил осматривать стройки. И когда мы с ним ехали в машине, он показывал на появляющиеся здания, комментировал, рассказывал. Или говорил, что должно быть там или здесь построено. Я помню его разговор в машине с Лазарем Моисеевичем Кагановичем. Это был 1935 год. Каганович был первым секретарем Московского комитета партии. Речь шла о Дворце Советов, который планировался на месте Храма Христа Спасителя. Они говорили, какие здания должны быть убраны с Волхонки. От площади Дзержинского, то есть, с Лубянки, должен был идти проспект ко Дворцу.
Е. Г.: А как Сталин относился к Москве как к городу?
А. С.: Он считал, что Москва должна сохраниться в её стиле. Кое-кто предлагал все снести и заново построить, кто-то желал на новом месте столицу строить. А Сталин говорил, что надо обновить, почистить, и чтобы она сохранила свой характер и замысел, идею её градостроительства. Ведь центр Москвы — это колокольня Ивана Великого, потом шатровые церкви, дороги кольцевые. А когда стали строить высокие дома, то и колокольня потерялась, и церкви были закрыты домами. Сталин хотел в центре поставить Дворец Советов, чтобы он возвышался над зданиями, как в свое время колокольня Ивана Великого, построить высотные здания наподобие шатровых церквей, то есть поднять Москву. Кольца оставались: и А — Бульварное кольцо, и Б — Садовое кольцо, по которым ходили трамваи «А» — «Аннушка» и «Б», который то «бякой» называли, то «бабушкой».
