Ну и помню его разговор относительно конкретного дома. Это было 17 мая 1937 года. Дом стоит напротив Киевского вокзала с другой стороны, на Дорогомиловской улице: 5-этажный стилобат, а центральная часть — 8-этажная. Шел разговор о сроках строительства. Сталин сказал: «Думаю, что три года и три недели достаточно, чтобы выстроить такой дом». И дом был в эти сроки построен и заселен. А строители говорили, что нужно больше времени на это строительство. Дом был долгостроем. Кстати, туда вселился и мой соученик по 10-му классу спецшколы.
Е. Г.: Вы говорили, что для него авторитетом в архитектуре был Жолтовский. От кого вы этого слышали?
А. С.: От людей в доме слышал, когда шел какой-то разговор и ссылались на мнение Жолтовского, Щусева, Щуко, Иофана и на мнение Сталина об их суждениях. И сам Сталин называл эти имена, если шел разговор о строительстве или проектировании зданий. Но свидетелем тому, чтобы именно они — Сталин и Жолтовский — разговаривали друг с другом, я не был.
Е. Г.: Сталин был аскетом, но высотные дома не только удобны, но и красивы, в фойе некоторая даже и роскошь. В сталинских домах высокие потолки, большие кухни.
А. С.: В этом стиле — сочетание классики и модерна. Классика и конструктивизм, некоторое обновление согласно новым технологиям того, что уже было создано в истории. Аскетом он был сам, но о благосостоянии людей думал постоянно и работал над этим.
Е. Г.: В его библиотеке были альбомы по архитектуре?
А. С.: Не помню. Хорошие альбомы живописи русской классики были, это да, это помню. Мы рассматривали их.
Е. Г.: Для того, чтобы вести такое строительство, нужны кирпичные, цементные заводы.
А. С.: Конечно. И они строились. Возьмите Одинцово: это фактически поселок из нескольких кирпичных заводов. Там есть несколько озер — это как раз места выемки глины. В правление Хрущева это все было закрыто. Хрущев говорил, кто за кирпич и против железобетона — тот мой враг. Кирпичники — мои враги. При нем ликвидировали кирпичные заводы. После него оказалось, что кирпич в промышленных масштабах негде делать.
Е. Г.: Был ли Сталин формалистом, буквоедом?
А. С.: В некоторых вопросах, конечно, он был педантичен, точен. Совершенно четко требовал исполнения и следил за выполнением принятых решений. Но не был формалистом ради самой формальности. Это можно продемонстрировать на таких примерах.
Мне рассказывал маршал артиллерии Николай Дмитриевич Яковлев, дело было в 1942 году. Яковлев тогда еще недостаточно знал характер Сталина. Когда Яковлев пришел к нему по вызову, Сталин сразу сунул ему бумагу и сказал: «Это что такое?»
Яковлев прочитал. А это жалоба какого-то начальника, что формируемой кавалерийской дивизии выданы шашки, на эфесе которых выгравировано «За Веру, Царя и Отечество». Яковлев воспринял это как серьезный упрек и стал докладывать: ошиблись, не успели, у нас шашки не производятся, и мы пользуемся запасами еще царского времени, но когда мы выдаем формируемым дивизиям эти шашки, стираем эту надпись, ну а здесь пропустили — виноват.
Тогда Сталин спрашивает: «А шашкой с такой надписью немцу голову срубить можно?» Яковлев отвечает, мол, можно, конечно. Сталин: «Тогда дай им Бог и за веру, и за царя, и за отечество. А дурака этого, что жалуется — чтобы в Москве больше не было». И еще сказал, мол, с такими формалистами будьте осторожны: они — опасные люди.
Еще один специалист написал Сталину, что Яковлев игнорирует производство химических боеприпасов в то время, когда это очень важно. Яковлев Сталину доложил: «У нас достаточно химических боеприпасов. Сейчас химия не применяется, у нас есть запас. Если потребуется, мы можем возобновить это производство. А сейчас нам нужны осколочно-фугасные снаряды». На что Сталин сказал: «Наверное, этих любителей химии надо отправить начальниками химических складов. Пусть нюхают химию, сколько хотят, чтобы мало не казалось».
Или возьмите пример с разгрузкой сахара в Мурманске. Начальником порта во время войны там был Папанин, и вот пришел корабль, груженый сахаром, необходимо быстро разгрузить, пока не налетели немецкие самолеты и не разбомбили, а людей для разгрузки нет. И Папанин распорядился каждому, кто будет работать на разгрузке, выдать мешок сахара. Ну, разгрузили. Сталину докладывают о таком самоуправстве Папанина, разбазаривании им продуктов, и требуют для него серьезного наказания. Сталин спрашивает: «Кто съел этот сахар?» (То есть выданный Папаниным.) Там замялись. Как кто? «Ну, кто его съел? — опять Сталин спрашивает. — Люди?» Ему, мол, да, конечно, люди. А он: «А вы бы хотели, чтобы рыбы съели? » И разговор был окончен.
Сталин и Надежда Сергеевна
Ведется много разговоров о взаимоотношениях Иосифа Виссарионовича Сталина и его жены Надежды Сергеевны. Рассуждают и говорят об этом люди, которые ни разу в жизни не видели ни того, ни другого в кругу семьи и об отношениях их как супругов (а именно это больше всего и интересует нынешних «исследователей») не могут знать в принципе. В очередной беседе с Артемом Федоровичем мы затрагиваем и эту тему.
Е. Г.: Каковы были отношения в семье, как бы вы охарактеризовали взаимоотношения Сталина с женой?
А. С.: Мы были детьми и не все могли понять, но нам казалось, что относился он к ней очень хорошо: никаких повышенных тонов, споров, пререканий. Мы чувствовали, что это были отношения людей, которые очень близки, людей, понимающих друг друга. По воспоминаниям и отзывам моей матери, знавшей их хорошо, дружившей с Надеждой Сергеевной, Сталин её безумно любил! Она его тоже очень сильно любила. Её смерть стала для него сильнейшим ударом. После её смерти он жил вдовцом, и домашнего очага, семейного дома как такового не было, были казенные квартиры.
Е. Г.: Какой вам запомнилась Надежда Сергеевна?
А. С.: До сих пор считаю, что это самая красивая, самая элегантная женщина, каких я видел и знал. Но она не была фотогеничной, и фотографии не передают её красоты. В жизни деле она была несравненно красивее.
