Первый этап «службы» поэта завершился. 4 мая он явился на Английскую набережную и получил от казначея Коллегии иностранных дел тысячу рублей ассигнациями на проезд до Екатеринослава. В «канцлерском доме» его принял сам глава ведомства — Нессельроде. Он сообщил «переводчику» своей коллегии, что по приказу его императорского величества ему предлагается вручить документы чрезвычайной важности попечителю комитета о колонистах южного края России, генерал-лейтенанту Инзову, в распоряжении которого он останется в качестве сверхштатного виновника впредь до особых указаний. Пушкину предписывалось выполнить волю государя безотлагательно.
6 мая Дельвиг проводил Пушкина до Царского Села. На этот раз беспечные юноши были задумчивы и молчаливы. Вероятно, сосредоточенная нежность Дельвига при прощании вспомнилась Пушкину через ряд лет в щемящих элегических стихах:
Как друг, обнявший молча друга
Перед изгнанием его..
Бричка покатила по Белорусскому тракту. Из всех родных, друзей и знакомых — из целого общества, заполнявшего пестрой толпой первые десятилетия жизни поэта, — с ним следовал в изгнание только его «дядька», крепостной Никита Козлов, заботливо водивший его некогда на прогулки к Чистым прудам.
Пушкин увозил с собой в ссылку богатый запас впечатлений о столичной жизни и ее характерных представителях. В ряду его творческих тем скоро выступит как одно из главных заданий — «описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года».
Байрон заманчивым личным опытом ввел путешествия в биографию поэтов и одновременно создал новый жанр небольшой лирической поэмы, в которой исповедь автора развертывается на фоне дальних стран, насыщаясь народными легендами Востока и Юга. С 1820 года так же начинает слагаться и жизнь Пушкина, отражаясь в поэмах такого же типа. Недаром об описаниях одной из них сам он говорит, как о «географической статье и отчете путешественника».
Проехав Белорусским трактом Псков и Витебск, Пушкин свернул на юго-восток и очутился на Украине, среди новой природы, быта и говора. Через Чернигов, Нежин и Лубны он достиг Кременчуга, где впервые увидел Днепр, заочно описанный им в только что законченной поэме. Через широко разлившуюся в ту весну реку Пушкин по наплавному мосту переехал на правый берег. В середине мая, проехав тысячу шестьсот верст, Пушкин въезжал в Екатеринослав (ныне Днепропетровск).
Городу, основанному Потемкиным, было немногим больше тридцати лет. Это было, в сущности, местечко с населением в четыре тысячи жителей, большинство которых ютилось в небольших домиках и «мазанках», утопающих в садах. Несколько в стороне высились развалины потемкинского дворца среди запущенного сада. В наиболее людном месте находилась единственная гостиница (ныне Караимская улица, № 2), где и остановился Пушкин. Неподалеку, в одном из присутственных зданий, помещалась контора иностранных поселенцев, которая с 1818 года управляла колониями трех новороссийских губерний. Сюда-то и явился по приезде Пушкин вручить своему новому начальнику письмо от Нессельроде.
Его принял пожилой пехотный генерал, сухощавый, среднего роста, с крупной шарообразной головой, «с большими мечтательно-голубыми глазами и необыкновенно симпатичным выражением лица». Воспитанный московскими масонами, он получил за итальянский поход чин полковника, состоял в австрийской кампании дежурным генералом при Кутузове, дослужился до генерал-лейтенанта и принял начальство над пограничными колониями Южной России. Как большинство генералов того времени, он был в близких служебных отношениях с целой плеядой военных знаменитостей, участвовал в ряде исторических сражений. Но в отличие от блестящих и нарядных полководцев типа Милорадовича Инзов проявлял в жизни крайнюю скромность. Еще не будучи собственно стариком (в момент знакомства с Пушкиным Инзову было пятьдесят два года), он жил одиноко, по-отшельнически, спал на жесткой походной койке и не имел лишнего стула в квартире. Единственным украшением его спартанской обстановки был портрет Фридриха II, перед тактикой которого Инзов преклонялся, как большинство военных XVIII века. Он пользовался репутацией человека редких достоинств и просвещенного ума.
Содержание письма несколько удивило Инзова. Нессельроде давал маленькому курьеру, вручившему пакет, неожиданно тонкую психологическую характеристику. Это и было письмо Каподистрии, подписанное управляющим коллегией, но отмеченное проникновенностью ума и человечностью сердца, весьма мало свойственными Нессельроде.
В письме отмечалось безрадостное детство Пушкина, породившее в нем «одно лишь страстное стремление к независимости». Автор письма не скрывал ни своего мнения о «необыкновенной гениальности юноши» и его «пламенном воображении», ни своих сведений о его поэтической «знаменитости». Недаром Жуковский называл Каподистрию «нашим Аристидом».
Особый интерес представляет характеристика революционной поэзии Пушкина.
«Несколько поэтических пьес, в особенности же ода на вольность, обратили на Пушкина внимание правительства. При величайших красотах замысла и стиля его стихотворение свидетельствует об опасных принципах, почерпнутых в современных учениях или, точнее, в той анархической доктрине, которую по недобросовестности называют системою человеческих прав, свободы и независимости народов». Вот почему правительство, приняв соображения друзей поэта — Карамзина и Жуковского, полагает, «что, удалив Пушкина на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятия и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государства или, по крайней мере, первоклассного писателя». Дальнейшая судьба молодого человека ставилась в зависимость от успеха «добрых советов» Инзова. Письмо заканчивалось уверением, что Нессельроде готов дать Пушкину место при себе, «но он получит эту милость не иначе, как через ваше посредство и когда вы скажете, что он ее достоин».
Необычайное письмо вызвало некоторое раздумье попечителя южных колонистов. Этот боевой генерал, в свое время переходивший с Суворовым Альпы, был не чужд литературных идей XVIII века. Племянник Хераскова, воспитанник одного из последователей Новикова, личный друг поэта-радищевца Пнина, Инзов склонен был по-своему воспринять официальное сообщение о новом стороннике «Системы человеческих прав и свободы народов». Уже 21 мая он сообщает Каподистрии, что «погрешности» Пушкина объясняет не «испорченностью сердца», а только «пылкостью ума».
