Ознакомительная версия.
Абрахамс многому научил меня. И главное, что я зарубил себе на носу: любая сделка — любая операция с ценными бумагами, любая транзакция — оставляет письменные следы, то есть улики. И если эти письменные улики не доказывают твою невиновность или хотя бы не подкрепляют какое-то твое альтернативное объяснение транзакции, то рано или поздно федеральные власти предъявят тебе обвинение.
Так что я был очень осторожен. С самого рождения «Стрэттон-Окмонт» каждая сделка, которую я заключал, каждый перевод, который делала от моего имени Джанет, каждая сомнительная транзакция — все они оформлялись или, как говорили на Уолл-стрит, «подбивались» различными бумагами с отметками времени, а иногда даже заказными письмами. Все эти документы в совокупности обеспечивали мне прикрытие: возможность альтернативного объяснения, которое могло бы помочь мне избежать потенциально угрожавшей мне уголовной ответственности.
А теперь Абрахамс сидел в тюрьме в ожидании приговора. И представьте себе — за отмывание бабок. Как он ни осторожничал, но одним негласным законом он все же пренебрег. А закон этот был прост: не обналичивай за один раз со своего счета больше 9999 баксов, потому что начиная с десяти штук ты обязан заполнить налоговый формуляр. Эта мера была введена для того, чтобы отслеживать наркодилеров и всяких там мафиози, но применялась, конечно, и к законопослушным гражданам США.
Абрахамс вдолбил в мою голову и еще одно правило: если тебе вдруг звонит деловой партнер, нынешний или бывший, и заводит разговор о каком-нибудь давнем дельце, то девять против одного — он сотрудничает «с ними». Так получилось и с самим Абрахамсом.
Когда он мне позвонил и каким-то странным, скрипучим голосом прокаркал зловещее «Слушай, а помнишь, как…», я сразу понял: он угодил в переплет. Вскоре после того мне позвонил один из его адвокатов и сообщил, что Абрахамсу предъявили обвинение и было бы очень здорово, если бы я выкупил его долю во всех наших общих инвестиционных паях, так как его активы заморожены. Со слов юриста я понял, что свои бабки Абрахамс уже доедал. Без всяких колебаний я выкупил все паи втридорога (точнее, в пять раз дороже рынка), переправил Абрахамсу миллионы нала и стал молиться.
Я молился, чтобы Абрахамс не сдал меня. Я молился, чтобы он выстоял на допросах. Я молился, чтобы он — даже согласившись на сотрудничество — сдал бы всех, кроме меня. Но из разговора с одним нью-йоркским авторитетом я понял, что частичного сотрудничества не бывает: либо ты закладываешь всех, либо не закладываешь никого. И у меня сердце ушло в пятки.
Что бы я делал, если бы Абрахамс сдал меня? Большая часть нала, который он выудил из банков, отошла мне. Как-то в разговоре он обмолвился о каких-то подставных из мира ювелиров, которым он впаривал новые акции за баснословные откаты наличными. Но я никогда и мысли не допускал, что он просто снимает наличные со счета через банк. Он был слишком умен и ловок, чтобы пойти на такое! Он был самым предусмотрительным человеком на планете. Одна промашка — и вот к чему она привела…
Неужели я разделю его участь? Неужели в Швейцарии и я провалюсь? Пять лет подряд я соблюдал просто исключительную предосторожность, стараясь не подставиться ФБР. Я помалкивал о прошлых делах; я постоянно проверял дом и офис на предмет жучков; я «подбивал» каждую сделку, обеспечивая себе правдоподобные версии; и я никогда не снимал крупные суммы через банки. Постепенно, однако, я снял с разных банковских счетов свыше десяти миллионов наличными, и все это только ради одного — чтобы у меня было правдоподобное объяснение, если меня застукают с огромным количеством нала. В самом деле, если бы у ФБР тогда возникли ко мне вопросы, я бы ответил им просто: «Свяжитесь с моим банком, и вы убедитесь, что вся эта наличность законная».
Словом, я был предусмотрителен. Но таким же был и мой добрый приятель, старый Абрахамс, мой первый учитель, человек, которому я был стольким обязан! И уж если они докопались до него… да, обстоятельства явно складывались против меня.
И это было моим вторым мрачным предчувствием за день. Но в тот момент я не подозревал, что оно отнюдь не последнее.
Частный банк «Юньон Банкэр Привэ» размещался в мерцающем темными стеклами офисном здании, поднимавшемся на десять этажей над полной лягушатников Женевой. Здание стояло на Рю-де-Рон, что, насколько я понимал, означало «улица Роны», в самом сердце чудовищно дорогого торгового квартала Женевы, совсем рядом с полюбившимся мне гейзером.
В отличие от американского банка, в который ты входишь через вестибюль и видишь улыбающиеся лица кассиров за пуленепробиваемыми стеклами, в фойе этого банка, в окружении сорока тонн серого итальянского мрамора, присутствовала всего одна одинокая дама. Она сидела за мощной стойкой красного дерева — такой большой, что на нее мог бы с легкостью сесть мой вертолет. На даме были светло-серый брючный костюм и белая блузка с высокой стойкой, а на лице — бессмысленное выражение. Ее светлые волосы были стянуты в тугой узел. Ее кожа была безупречной — ни морщинки, ни пятнышка. «Еще один швейцарский робот», — подумал я.
Мы с Дэнни подошли к стойке, и дама оглядела нас с явным подозрением. Неужели она знала? Да, несомненно, она знала. Это было написано на наших лицах: юные американские преступники, собирающиеся отмыть бабки, полученные преступным путем. Наркодилеры, нажившиеся на продаже смертельного зелья школьникам!
Я сделал глубокий вдох и подавил желание объяснить даме, что мы всего лишь обычные биржевые мошенники, а наркотики для нас всего лишь забава (мы и правда не торговали ими, упаси боже!).
К счастью, дама предпочла оставить свое мнение при себе и не стала выяснять, какие именно преступления мы совершили на этот раз. Вместо этого она спросила:
— Чем я могла бы вам помочь?
«Могла бы»? Господи Иисусе! Опять это условное «бы»!
— У меня назначена встреча с Жаном-Жаком Сорелем?[8] Мое имя — Джордан Белфорт?
Тьфу! Какого черта я тоже заговорил вопросительными предложениями? Вот уж точно — дурной пример заразителен.
Я ждал, что женоподобный андроид ответит мне, но она молчала. И продолжала пялиться на меня… а потом стала пялиться на Дэнни, разглядывая нас обоих с головы до ног. Затем, словно желая подчеркнуть, как плохо я выговариваю имя мсье Сореля, ответила:
— Ах, так вы имеете в виду мсье Жана-Жака Сореля! — как благозвучно прошелестело в ее устах это имя. — Да, разумеется, мистер Белфорт, все вас ждут на пятом этаже.
Ознакомительная версия.
