Со всех сторон доносится перекличка — это солдаты начинают искать свои отряды. Поднимаюсь, обхожу площадь и вскоре нахожу моих товарищей. Вскоре выкликают и нас. Мы заходим внутрь и ждем. Лейтенант и штабс-фельдфебель стоят возле свечи, капитан дает им указания. Он также сообщает, какие части города уже оккупированы. Нашей роте, в которой осталось всего восемнадцать человек, приказано двигаться к «Дойче Индустри Верке» на той стороне Хафеля. Там нам предстоит провести ночь на командном посту. Для выполнения данного задания нас отдают в распоряжение капитана Павелика.
Мы снова выходим на улицу. Подъезды почти пусты. Мимо нас движутся поредевшие остатки других рот. Мы уже когда-то проходили строем мимо этой ратуши — рота молодых новобранцев в серой полевой форме в количестве ста пятидесяти человек. Справа от нас протекает Хафель, слева — к домам жмутся деревья. Рядом с водой высится светлое бетонное здание бомбоубежища, позади него над темной водой протянулся мост[96]. Мы должны свернуть на дорогу, ведущую к нему, но неожиданно его конструкцию сотрясает грохот. Мы в страхе бежим назад.
Неужели русские начали артобстрел моста? Неужели путь к отступлению нам отрезан?
Мы снова возвращаемся в вестибюль, садимся на холодный пол и засыпаем. Сквозь окно в коридоре пробивается солнечный луч и освещает лица спящих. Из динамика доносится негромкая музыка.
Я замерз, сидя на полу. Встаю, чтобы немного размяться, и иду по коридору. Открывается дверь, и лестничную клетку заливает солнечный свет. Я захожу в комнату. Лейтенант крутит ручку настройки радио, затем садится за стол. На диване спят двое детей. Я вытягиваю ноги под стол и поудобнее устраиваюсь на стуле. На столе валяется геббельсовская листовка. Я читаю: «Любой, кто способен носить оружие, должен немедленно явиться в берлинскую комендатуру. Даже раненые нужны нам по причине их опыта и умения вести за собой других!» Ниже подпись: Йозеф Геббельс, комиссар обороны Берлина.
Нежная музыка по радио обрывается, и незримый голос объявляет: «Внимание. Говорит радио Великой Германии. Мы зачитываем вам обращение рейхсминистра и комиссара обороны Берлина, которое опубликовано в боевом берлинском листке «Панцербэр»[97]. Мы не сдадим Берлин большевикам. Вскоре в нашу битву вольются новые силы. Наступление русских захлебнется в море крови. Предатели, которые вывешивают белые флаги на своих домах и общественных зданиях, лишаются права на защиту со стороны общества. Все жители таких зданий, причем не только предатели, будут рассматриваться как предатели. Как и в предательской Прирейнской области[98], которая недостойна того, чтобы именоваться частью Германии, тяжесть возмездия падет на предателей в этой битве за Берлин. Берлинцы! Вся нация смотрит на вас. Подумайте об этом! Час перед утренней зарей самый темный. Настанет новый день, и наш победоносный орел взлетит к солнцу, сияя оперением в его лунах…».
Голос обрывается, и из динамика доносится гимн, а после него — песня «Хорст Вессель»[99]. Лейтенант выключает радио и выходит из комнаты. Солдат вертит ручку настройки, и неожиданно из динамика доносятся слова, от которых мы подскакиваем: «Говорит радио «Свободная Германия»!» Сначала штабс-фельдфебель хочет его выключить, но затем машет рукой — мол, пусть себе говорит. Он вынимает карту, расстилает ее на столе и начинает помечать красным карандашом места, которые, если верить радио, отошли к русским. Это городки и деревни вокруг Берлина — Фельтен, Ораниенбург, Бернау, Эркнер, Тельтов, Потсдам и Штаакен. Русскими взяты и такие районы столицы, как Кёпеник, Лихтенберг, Вайсензее, Панков и Райникендорф. Шпандау-Вест оставлен этой ночью вплоть до Хафеля. Немецкая армия сохранила лишь разрозненные части, которые ждут удобного момента, чтобы перейти мост. Кольцо вокруг Берлина сомкнулось, и внутри самого города враг пытается захватить и изолировать небольшие плацдармы. Девятая армия сдалась, после того как потерпела поражение на юго-восточных подступах к городу. Кольцо вокруг Берлина сжимается все теснее, и вскоре город задохнется в его объятиях.
Штабс-фельдфебель складывает карту и смотрит на часы. Четвертый час. Мы встаем, выходим во двор и будим тех наших товарищей, которые сгрудились в кучу, чтобы согреться. Мы выходим на улицу и смотрим на мост. Там так тихо, так спокойно. Кое-где в дверных проемах лежит спящий солдат, однако похоже, что все, кто мог, мост перешли.
Мы подходим к мосту. Он перегорожен противотанковым заграждением. Но это нас не останавливает, и вскоре мы уже почти на другом берегу. На середине моста лежит убитый, сам мост тоже пострадал от артобстрела. Наконец мы уже на другом берегу. Здесь мы останавливаемся. Направо — полдома на углу рядом с рекой, налево — светлый бетонный блок бомбоубежища. Мы идем мимо них и сворачиваем налево. На улице стоит полуразрушенное здание. Лейтенант приказывает нам укрыться в подвале. Мы прыгаем в траншею, что тянется вдоль здания, и пробираемся в подвал. Пол здесь мокрый и скользкий. Кто-то зажигает коптилку и ставит на пол. В подвале пусто. К реке тянутся щели-убежища. Поверх них стоят спальные выгоны, а кое-где сделана выемка наподобие блиндажа. На полу валяются обломки битого кирпича и куски штукатурки. Я сажусь на каменную глыбу и погружаюсь в раздумья. Штабс-фельдфебель и лейтенант ушли к зданию фабрики на поиски ночлега.
Мы сидим и смотрим на коптилку и вскоре погружаемся в сон с открытыми глазами. День проходит перед нашим мысленным взором подобно кадрам кинохроники. Развалины Шпандау и мертвые тела на улицах. Немецкие части оставляют Шпандау, и наши мертвые товарищи лежат в домах, в здании НАПОЛА, в полицейской школе, в Нордхафене, в лесах. В Сименсштадте и других местах наши роты буквально на глазах превращаются в пепел. Один чудом выживший солдат сказал нам, что восемьдесят пять процентов его роты было потеряно в Нордфалене — погибли или попали в плен. И так обстоит дело практически во всех критических точках сражения. Гибнут все — женщины, дети, старики, бойцы фольксштурма и мирные жители. Все несут потери, о которых никто не знает и которые никого не интересуют.
В комнату возвращается лейтенант и неожиданно говорит: «Вскоре все кончится. Дольше просто никто не выдержит». Кто-то задувает коптилку, и мы вылезаем из блиндажа. Идем мимо каких-то сараев и затем входим в ворота, которые тотчас закрываются вслед за нами. Впереди стоит штабс-фельдфебель. Перед нами деревянный сарай, мы заходим внутрь и садимся на бревна. Вскоре мы снова идем мимо каких-то мастерских и вдоль темных улиц, и каждая новая мастерская похожа на остальные. Мы плутаем по громадному лабиринту, словно нам больше никогда не выбраться наружу. Наконец замечаем слабый свет. Ступеньки резко уходят вниз, в подвал. Мы бросаемся ко входу, каждый хочет первым попасть внутрь. Мы медленно спускаемся по ступеням вниз, распахиваем дверь и входим. Нам в глаза тотчас бьет слепящий свет.
