на шпионов». У меня после её прочтения сформировался следующий «сухой остаток» фактов по этому делу:
– Работа началась не 24 декабря 1949 года как в романе Солженицына, а существенно раньше. Глава книги Л. Копелева начинается словами:
«Поздняя осень 1949 года». [404]
– Л. З. Копелев лично работал над расшифровкой магнитофонных записей разговоров с посольством и помнит их содержание «почти дословно».
«Эти разговоры я воспроизвожу почти буквально. Слушал их тогда снова и снова множество раз; слова, интонации прочно осели в памяти». [405]
– А. И. Солженицын активно участвовал в «открытой части» работы:
«Артикулянтами и дикторами, как обычно, командовал Солженицын. Все они стали наговаривать контрольный текст. Других «одноразовых» дикторов – заключенных и вольняг – набралось около ста, мы вдвоем их инструктировали». Но, помимо этого, в тайне от руководства шарашки «по дружбе» консультировал Л. Копелева по вопросам математической обработки материалов расшифровки («Подписка о «внесудебной ответственности» не помешала мне в первый же день рассказать обо всем Солженицыну, разумеется так, чтобы никто не мог подслушать. Он расспрашивал, переспрашивал»). Оба работали «на совесть», считая звонившего предателем. «Солженицын разделял мое отвращение к собеседнику американцев. Между собой мы называли его «сука», «гад», «блядь» и т. п.». [406]
– Звонков в американское посольство было три. Вот вопросы следователя к арестованному сотруднику МИДа Иванову:
«А где же вы находились в одиннадцать ноль-ноль, в тринадцать-тридцать, то есть в полвторого, и в шестнадцать ноль-ноль, то есть в четыре часа? Где вы были?». [407]
– И был ещё один звонок – в канадское посольство:
«Все тот же надсадный голос просил передать американскому правительству про Коваля, радиомагазин, профессора, атомную бомбу». [408]
Каждый раз
«– Але, але… Это я вам раньше звонил. Тут мне помешали» [409]
звонивший, не объясняя того, кто же помешал ему «в прошлый раз», прежде всего, пытался выяснить должность того, с кем говорит на этот раз, и требовал позвать либо посла, либо военного атташе.
Что-либо уточнить было невозможно – Лев Копелев умер в Кёльне в 1997 году и его архив находится в Германии.
Неожиданно к моим поискам и размышлениям присоединилась А. Н. Латынина. Вот запись об этом из моего рабочего дневника:
«Звонила Алла Николаевна Латынина, лит. критик из «Нового Мира». Ей дала мой телефон Н. Д. Солженицына. Обсуждали «проблему Коваля». А. Н. написала статью по анализу текстов Солженицына и Копелева. И у нее получалось, что весь телефонный разговор выдуман авторами и выдуман «не очень удачно». И приводила резоны. Во-первых, «Иванов-Володин» в декабре 1949 года уже знал об успешном испытании нашей атомной бомбы и такой цели, как «спасать американские секреты» у него быть просто не могло. Во-вторых, «лететь в Нью-Йорк» из тогдашней Москвы было просто нельзя (я сейчас специально залез в интернет «Регулярному воздушному сообщению между Москвой и Соединенными Штатами во вторник исполнилось 35 лет. Первым рейсом «Аэрофлота» из столицы Советского Союза в Нью-Йорк в 1968 г. на легендарном самолете Ил-62 прилетели 93 пассажира, в том числе более 50 ВИП-персон и большая группа советских и американских журналистов». http://www.aviaport.ru/news/2003/11/12/64863.html), в-третьих, многажды звонить в посольства (а Копелев говорит о нескольких звонках) – просто безумие со стороны «Иванова-Володина». Я согласился с А. Н., но сказал ей, что (она этого не знала) в это время в СССР существовал такой орган – ИК (Информационный Комитет), [410] который объединял МИД, НКВД и ГРУ и разведка была «под МИДом» (послы должны были быть резидентами). Поэтому «Иванов-Володин», будучи дипломатом, мог как-то узнать о Ковале, как «атомном разведчике», а уж антураж – с вылетом на самолете – придумал сам, исходя из дипломатического опыта (дипломаты уже тогда могли летать в Нью-Йорк спецрейсами). И тогда ясно, что Иванов-Володин просто «сдавал» Коваля (не зная, что он уже в СССР и как раз в это время восстанавливается в аспирантуру!) перед попыткой «убежать» или просто пытаясь начать работу с американцами как агент. Обсуждали и другие варианты – «игра КГБ» для проверки работы лаборатории Рубина-Копелева, случайное использование этого имени, реальный «дурацкий план НКВД» (при этом звонок его сорвал и тем спас жизнь Ковалю)». [411]
В результате нашей беседы А. Н. Латынина, рассмотрев различные варианты трактовки эпизода с Ковалем (в том числе и обсуждённые нами в ходе беседы 10 марта) в своей статье в «Новом мире», пришла к выводу, что «загадка Коваля» осталась неразгаданной и написала:
«В деле “Иванова” слишком много неясностей. Возможно, в той книге, над которой работает Ю. А. Лебедев, удастся выяснить обстоятельства поспешного отъезда Коваля из США, и это прольет какой-то свет и на причины и цель звонка, столь важного для творческой истории романа Солженицына». [412]
С тех пор прошло много времени и случилось много событий. Моя работа над книгой по разным причинам шла медленно, но материал копился, и я не оставлял надежды завершить её.
И теперь я готов предложить такую эвереттическую реконструкцию отражённых в романе «В круге первом» событий осени 1949 года, которая снимает почти все «неясности», смущавшие тех читателей этого романа, для которых упоминание фамилии Коваль – не элемент антуража эпизода звонка в американское посольство, а значимое событие в жизни Жоржа Абрамовича.
После успешного испытания первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 года резко изменился баланс сил в мире, что вызвало шок – США перестали быть «атомным монополистом». [413] Но СССР в этот момент ещё не стал реальным обладателем атомной бомбы – единственный экземпляр советского атомного взрывного устройства (ещё не бомбы!) был взорван на полигоне под Семипалатинском.
Сталин прекрасно понимал всю опасность такого положения вещей – у американцев вскоре было уже 235 ядерных зарядов [414] и были конкретные планы по применению ядерного оружия против СССР.
«Это планы: «Чариотир» (1948 г.), «Флитвуд» (1948 г.), «САК-ЕВП 1–4а» (1948 г.)… и другие». [415]
Не важно, знал ли Сталин об этих планах или только догадывался об их существовании, неважно даже, насколько реальными были эти планы, и насколько решительно настроено было американское руководство их осуществить в планируемые сроки.
Важно то, что Сталин боялся – если американцы узнают о том, что у него уже есть возможность делать атомные бомбы, но самих бомб нет, они рискнут начать войну немедленно, чтобы не дать ему возможности развернуть ядерный потенциал.
