С точки зрения географии полет из Кингсбея в Теллер позволил заключить, что вдоль 159-го меридиана к западу от Гринвича, по которому мы шли в неисследованном районе, простирающемся между полюсом и 74-й параллелью, нет никакой земли. Но отрезок пути между 85°30' и 82°40' с. ш. мы проходили на высоте нескольких тысяч метров, поднявшись над густой полосой тумана, который простирался, насколько хватало глаз, совершенно скрыв от нас землю. Поэтому нельзя было утверждать с полной уверенностью, что за туманом не скрывался какой-нибудь остров с невыразительным рельефом.
Всего мы обследовали тогда 170 тысяч квадратных километров, из них пять с половиной тысяч - вдоль десятого меридиана к востоку от Гринвича, между 86-й и 88-й параллелями, а остаток пути прошли, как уже говорилось, вдоль 159-го меридиана. Точнее, вдоль этого меридиана мы обследовали 37 тысяч квадратных километров при хорошей видимости, и еще 130 тысяч квадратных километров были скрыты от нас пеленой тумана. Правда, на последнем этапе - между 82°40' и 74° - в тумане часто встречались просветы, сквозь которые было видно, что мы летим над ледовым морем.
С чисто географической точки зрения наиболее важные исследования предстояло выполнить в районе Новой Земли, Земли Франца-Иосифа, Северной Земли, Гренландии и Канады, где небольшая глубина моря позволяла предполагать открытие в этих местах более или менее обширных земель.
Помимо географических исследований надо было осуществить комплекс научных наблюдений в области атмосферного электричества, океанографии и земного магнетизма. Для этих целей два года спустя - в 1928 году была организована полярная экспедиция на дирижабле "Италия".
Впервые мысль о новой экспедиции посетила меня в Теллере через три дня после того, как приземлилась "Норвегия".
Как я уже упоминал, меня устроили в скромном деревянном домике капитана Петерсена и миссис Маркс, которые держали лавку по обмену муки, чая, консервов на песцовые шкуры и предметы из кости, которые приносили местные эскимосы.
Однажды в темном углу дома я случайно обнаружил маленький картонный глобус. Я отнес его к себе в комнату, где проводил большую часть свободного времени, приводя в порядок свои путевые заметки.
Добрая синьора Маркс, вдова шахтера, который погиб два года назад, настигнутый [так в книге] пургой, зашла в то утро поздороваться со мной и застала меня погруженным в раздумье перед этим глобусом.
- Доброе утро, синьора Маркс, Рисер-Ларсен уже ушел?
Мой товарищ Рисер-Ларсен, первый офицер "Норвегии", тоже был гостем капитана Петерсена и занимал комнатушку рядом с моей.
- Сейчас он придет, - ответила хозяйка.
Через несколько минут норвежец с маленькой трубкой во рту вошел и сел напротив меня, кинув удивленный взгляд на глобус, недоумевая, наверно, как он оказался на этом мрачном ледовом берегу.
- Думаю, - сказал я, - что при сильном попутном ветре, который сопровождал нас, "Норвегия" могла бы долететь гораздо южнее, до Сиэтла.
В самом деле, это было вполне возможно, потому что, когда мы прибыли в Теллер, у нас на борту оставался еще достаточный запас топлива.
- А что если поразмыслить теперь о возможности попасть воздушным путем в Токио и Сан-Франциско через Полярный океан, вылетев из Скандинавии?
Неожиданно я сказал:
- Думаю, что мы должны предпринять новую экспедицию. Своим путешествием мы доказали на практике, что дирижабль - лучшее средство для исследования неизвестных районов.
- Несомненно. Но Амундсен завершил свою карьеру исследователя. Он уходит со сцены.
- Хорошо. Продолжим мы. Мы можем использовать ангар, построенный в Кингсбее, и причальную мачту в Вадсё.
И я изложил ему мою идею. Через два года, в 1928 году, мы могли бы предпринять новую экспедицию. Необходимые средства собрали бы в Италии. Дирижабль имелся - двойник "Норвегии", который тогда строился. Это была бы экспедиция Нобиле - Рисер-Ларсена, но дирижабль шел бы под итальянским флагом.
Мы договорились еще вернуться к обсуждению этого вопроса. Но затем произошли недоразумения, которые испортили дружеские отношения между Рисер-Ларсеном и мной, и относительно проекта мы больше не говорили с ним.
Однако в течение месяца, что я провел на Аляске, мои мысли все время возвращались к этой идее, и мало-помалу стали вырисовываться детали. Вынужденный окончательно отказаться от сотрудничества с Рисер-Ларсеном из-за инцидентов, возникших между Амундсеном и мной, я решил искать поддержки у Вистинга, который благодаря своему большому опыту полярника и высоким моральным качествам был бы, конечно, идеальным товарищем.
Встретив его как-то на улице в Номе, я сказал ему об этом. Не колеблясь ни минуты, Вистинг ответил, что охотно принял бы участие в этой экспедиции. Старый исследователь был пленен очарованием ледовых пустынь, где провел столько лет. Но когда полтора года спустя вопрос об экспедиции был окончательно решен, Вистинг не смог в ней участвовать, так как уже был занят другим делом.
На обратном пути с Аляски в Италию я продолжал обдумывать план новой экспедиции. Чтобы лететь на дирижабле "N-4", имевшем такие же размеры, как "Норвегия", следовало быть уверенным, что можно будет воспользоваться ангаром и причальной мачтой, построенными в Кингсбее. Встретившись в конце августа 1926 года с доктором Томмессеном, президентом Норвежского аэроклуба, я поговорил с ним об этом. Он согласился без каких бы то ни было условий предоставить мне право пользоваться этими сооружениями в течение трех лет. Позднее это разрешение было подтверждено в письме Норвежского аэроклуба мэру Милана, который стоял тогда во главе группы миланских промышленников, согласившихся финансировать новую экспедицию.
Моя идея, таким образом, начинала обретать конкретную форму, когда в сентябре 1926 года мне было приказано как можно скорее закончить строительство нового дирижабля "N-5", сооружавшегося по моему проекту и бывшего втрое больше, чем "Норвегия", чтобы совершить на нем полет из Рима в Рио-де-Жанейро. Проект новой полярной экспедиции на время пришлось отложить.
Позднее, находясь в Японии, я получил телеграмму, в которой сообщалось, что рейс в Рио-де-Жанейро решили отменить. Ситуация казалась мне удобной, чтобы просить уже почти готовый "N-5" предоставить для задуманной мной полярной экспедиции.
Идея совершить перелет над Полярным морем на итальянском дирижабле, гораздо большем по размеру, чем "Норвегия", была действительно ценной, ибо позволяла расширить рамки моего проекта. В самом деле, покинув ангар в Гатчине, мы могли бы пролететь на "N-5" без посадки 11 тысяч километров, которые отделяют Ленинград от Токио.
