Войско сибирского хана Кучума также не одноликая людская масса, — каждый воин это прежде всего этнический и социальный характер, тип. Татарские стрелки выглядят совсем не так, как вогулы, ханты или тунгусы. Один из группы татарских стрелков в правой части картины натянул лук, другой угрюмо, исподлобья смотрит в сторону казаков. На лицах того и другого татарского воина нет наивного ужаса, они уже не первый раз встречаются с казаками; в сжатых губах, а также в глазах чувствуется озлобление.
С любовью и глубоким уважением к их обычаям изображены художником представители сибирских племен.
Сибирь, издавна привлекала писателей и ученых своеобразием своей природы, истории, красочностью быта и нравов жителей.
Начиная еще с середины XVIII столетия, в России время от времени появлялись чрезвычайно интересные, всем своим содержанием как бы устремленные в будущее книги о Сибири. Старинные труды С. П. Крашенинникова, П. А. Словцова, капитана Сарычева читают наши современники с таким же, если не с большим интересом, чем их читали, когда они были впервые изданы.
В посмертных бумагах А. С. Пушкина обнаружены следы любопытнейших замыслов. Великий русский писатель собирался писать на темы сибирской истории. Осуществить эти замыслы ему помешала смерть.
Русская наука особенно много сделала для изучения Сибири как раз в те годы, когда Суриков работал над «Покорением Сибири». Знаменитые русские этнографы Л. Я. Штернберг и В. Г. Богораз открыли у сибирских племен остатки родового строя, изучили языки, нравы, быт и искусство первобытных охотников.
Но не говоря уже о народных массах, даже интеллигенция почти ничего не знала об этих открытиях. Многочисленные буржуазно-дворянские газеты и журналы не интересовались жизнью малых народностей Сибири и даже не подозревали, что у «инородцев» есть своя интересная, самобытная материальная культура и искусство.
И вот далекий от научных этнографических кругов Суриков своим чутьем художника и опытом сибиряка угадал и как бы открыл эту культуру и познакомил своих современников с тем своеобразием культурных форм, которые создали сибирские племена, увидел красоту там, где ее не замечали.
Советский искусствовед В. Кеменов писал, что Суриков «с неподдельной любовью художника восхищается бронзовым отливом их смуглой кожи, густыми черными волосами со вплетенными в них наивными украшениями, их причудливыми и по-своему нарядными шубами из оленьего меха, расшитыми геометрическими узорами, передает ритмы их движений, красоту лиц…».
«Знаете, что значит симпатичное лицо? — спрашивал Суриков и отвечал: — Это то, где черты сгармонированы. Пусть нос курносый, пусть скулы, а все сгармонировано. Это вот и есть то, что греки дали — сущность красоты. Греческую красоту можно и в остяке найти».
В результате своих творческих исканий Суриков раздвинул границы эстетически-прекрасного, включив в них богатство народного искусства первобытных и полупервобытных племен и народностей Сибири.
Познавательное значение «Покорения Сибири» не исчерпывалось оригинальностью замысла, новизной материала и изобразительных средств. Суриков сумел в одной картине объединить огромные фактические знания о прошлом Сибири, скрепив эти знания глубокой поэтической идеей. Характерно, что знамя «Спаса», под которым стоит Ермак, имеет славную и многовековую историю. Суриков увидел его в Оружейной палате. Высказывалось предположение, что это знамя стояло на Куликовом поле над полками Дмитрия Донского, и в 1552 году оно развевалось над войсками Ивана Грозного у стен Казани. Как справедливо указывает В. Кеменов, «осеняя дружину Ермака этим знаменем, Суриков тем самым как бы передает ей эстафету многовековой борьбы русского народа против татар, одним из последних грозных оплотов которых было сибирское ханство Кучума».
* * *
Рассматривая картину «Покорение Сибири», задаешь себе вопрос: как добился Суриков той дивной цельности, которая приводит на память произведения, подобные «Слову о полку Игореве»?
Мастерство Сурикова было подлинно новаторским и самобытным. Композиционное мышление Сурикова (Суриков рассматривал композицию картины не как внешний технический прием размещения в пространстве фигур и предметов, а постигал пространство как живой, одухотворенный человеческой деятельностью мир) было в родстве с мастерством великих создателей эпических произведений, с мастерством Пушкина, Гоголя, Мусоргского.
Современные Сурикову живописцы, писавшие батальные и исторические картины, в том числе и такие крупные мастера, как Верещагин, совершенно по-другому строили композицию, чем Суриков в «Покорении Сибири».
Верещагин часто смотрел на действительность как на документ, он старался точно воспроизвести то, что видел или слышал. Верещагину хотелось раскрыть и запечатлеть будничную, прозаическую сторону войны, основываясь на трезвых и глубоко личных наблюдениях.
Подход Сурикова к теме был совсем иным. Поход Ермака в Сибирь, его битва с войсками Кучума для Сурикова прежде всего героический эпос. Каждого участника битвы он воспринимает и видит как бы через призму фольклорных традиций, ярких и выразительных. Ермак для Сурикова — это не только историческая фигура, но и герой народных дум, былин и песен.
* * *
Приступая к работе над картиной «Покорение Сибири», Суриков мог опереться не только на мудрый опыт живописца-историка, автора непревзойденных полотен, но и на огромные, накопленные еще с детских лет, знания Сибири, характеров ее людей, особенностей сибирского пейзажа. Но Суриков постоянно пополнял свои знания.
Собирая материал для картины о Ермаке, художник, не задумываясь, сел в седло, чтобы проехать несколько сот верст. Художник шел пешком по нехоженым местам, плыл на лодке там, где плыл когда-то Ермак. И снова садился на коня. И опять шел пешком. Возникает вопрос: для чего Сурикову понадобилось трудное, не лишенное опасностей путешествие? Ведь событие, которое он думал изобразить, развертывалось на Иртыше, куда можно было попасть, не испытывая особых трудностей и не теряя столько времени?
Сурикову хотелось испытать то, что испытал Ермак и его казаки, проникнуться их психологией землепроходцев, идущих по неизведанным местам. Подобное путешествие нужно было не столько для картины, сколько для самого художника «Все увидеть, перечувствовать самому, ко всему прикоснуться, что хочешь писать», — объяснял он сам свой метод работы.
Из далеких поездок Суриков привозил новые знания о крае и людях, множество зарисовок с натуры. И в каждом штрихе, в каждом мазке, брошенном на бумагу или на холст, жила цепкая, страстно желавшая понять и запечатлеть историческую правду самобытная и яркая, как крестьянское слово, мысль Сурикова.
