Гуси направлялись в их сторону.
— Рыбу испугают,— сказал Иван.— А ну прогони.
Валерик встал и швырнул в гусей комком земли. Всплеск встал перед флагманским гусем. Тот отвернул. Эскадра сломала плавную свою дугу.
— Недолет,—сказал Валерик и взял другой ком.
— Не надо! — остановила его Юля.— Очень красиво.
И тут на берегу появилась эта страшная старуха. Кое-как одетая, седая, растрепанная, с марлевым узелком в одной руке и палкой в другой. Старуха была чем-то взволнована.
— Надо людей позвать! — бормотала она, топчась на месте.— Надо людей позвать! Людей!..
Четверо испуганно уставились на старуху. А она, обведя всех взглядом, остановила на Юле зоркие, цепкие глаза, выделяя ее из всех,— глаза укоряющие, неожиданно трезвые. Сделала шаг к ней, схватила за кисть по-птичьи сильной, сухой и холодной рукой.
— Ты! — сказала она, забрасывая голову, чтобы видеть Юлины глаза.—Ты!
— Что, бабушка? — чувствуя, что теряет сознание, спросила Юля.
Но голова старухи запрокинулась еще больше, она бросила Юлину руку, взмахнула узелком.
— Людей,— забормотала снова.— Людей!..
— А мы что тебе — не люди? — вскочил Иван.— Вот карга!
Старуха резко повернулась и, нелепо размахивая палкой, словно отгоняя кого-то и судорожно забрасывая голову, ломаясь в поясе, ушла.
— Кто это? — чуть не закричала Юля.— Что с ней? — Жутко веяло от этой страшной всклоченной старухи, ворвавшейся в чистое, радостное утро.
— А, сумасшедшая одна,— охотно рассказывал Венька.— Она давно уже,— успокаивал он,— она с войны такая. Когда деревню бомбили, ее... это... контузило. Она не наша, ивакуиралась с дочкой, а тут немцы. Дочку убило, а она повредилась. Так и осталась в деревне. С узелком ходит — все ивакуируется с тех самых пор,— даже усмехнулся Венька, говоря про эвакуацию.— Избу ей дали, старую — так она окна крест-накрест бумагой заклеила, говорят, от бомбежки...
Юля не могла опомниться.
— Она... всегда такая?
— Всегда. Все ходит, ходит, все будто ищет кого-то...
— Боже мой!..— Но Юлино восклицание относилось уже к чему-то своему, а в глазах как бы повернулись внутрь себя зеркальца...
Иван приметил это и обеспокоенно и подозрительно посмотрел на жену.
— Черти ее принесли, эту старуху! — рассердился он.— Держали бы в сумасшедшем доме!
— Она тихая,— вставил Венька.— Ходит с узелочком, бормочет что-то. Людей все зовет. Только самолетов боится. Сразу садится, голову руками накрывает.
Юля повернулась, пошла.
— Куда ты? — Ивану не хотелось, чтобы жена опять ушла «к себе».— Подожди, я тоже домой.— Встал, смотал леску.
— Пап, мы с Венькой еще половим?
— Да ловите, сколько хотите! — Зашагал, догоняя жену.— Что тебе эта старуха? И вообще — что с тобой еще происходит?
— Ничего, Иван,— успокаивала, уходя от него, Юля.—Ничего со мной больше не происходит. Страшная она очень. Да и напряжена я здесь: будто все время на минном поле, не знаю, куда ступить.
— Пора уже успокоиться.
— Я сама знаю, что пора. Да видишь, как получается...
— Ну так поехали отсюда! — Он догнал жену.— Хватит! Или тебе еще что-то здесь нужно?
— Нет, Ваня, ничего. Можем и уехать.—Теперь они шли рядом.— Я думала, детям здесь хорошо будет: лес, ягоды, пруд, тишина...
— Им-то как раз шума бы побольше.
Дальше был завтрак. Сидели в кухне напротив огромной печи, ели жареную картошку из той же великанской сковороды, запивали молоком. Дети сидели у окошка, Юля и Иван — напротив. Валерка рассказывал о рыбалке.
— Два раза большая клевала — как потянет! Я — дерг — и нету. Не успевает заглотнуть.
— Ма,— одновременно с Валеркой говорила Наташа,— такая скучища — ну прямо сил нет. Вчера кино — событие. А картина старая! Тридцать восьмого года — представляешь? И смотрят!
Валерик гнул свое:
— Ее, может, на блесну надо... И крючок побольше — тогда бы раз — и готово. Наверно, это щука была. А у меня крючок маленький...
Юля кивала всем.
— На море хочется,— жаловалась Наташа.— Только зря купальник взяла!
— Ты в пруду купайся,— советовал, набив рот картошкой, Валерик.
— Что я — лягушка какая-то?—возмущалась Наташа.— Дно, наверно, сплошной ил, а сверху ряска—фу!
— На море я бы тоже,— соглашался Валерик.— Законно! Я бы нырял там. Ружье бы купили, подводное. Ма, а мы в лес еще пойдем?
Юля все кивала: да, да — и тому, и другому, иногда невпопад: и тому, что скучно, и тому, что в лес пойдем.
Иногда же переставала слышать голоса и уходила в себя.
«...Почему мне так кричать хочется? И чтоб ничего, кроме моего крика, не было! Ничего! А ведь что случилось? Разве что-то случилось? Ах Да! Эта старуха... - Ма! — позвал ее — уже во второй раз — голос сына.— Ма, а мы сегодня куда пойдем? В лес
пойдем?
— Вы по малину сходите. Я дома побуду, обед приготовлю, постирать немного надо.
— Ура! — сказал Валерка.— Наташк, идем? Па, идем?
— Надоели мне ваши ягоды. Ма, я лучше останусь. Я загорать буду.
— Как хочешь. А ты? — спросила у Ивана.
— Па, мы в лес! Па, в лес, да?
— Да, да — в лес,— нехотя согласился Иван.
— Ура-а! — так же вполголоса прокричал Валерка.— А тебе бы только валяться, Наташка!
— Не твое дело.
Завтрак окончен, Наталья скрылась в соседней комнате, Валерка убежал во двор, Иван вышел в сени.
— Сумку взять, что ли? — спросил оттуда.— Корзины что-то не вижу.
— Тетя Маруся, наверно, взяла. Бери сумку.
— Еды не надо?
— Сейчас сделаю бутерброды. Намазала хлеб маслом, нарезала сыр. «...Ну что мне эта старуха? Что она мне?.. Психопатка! Возьми себя в руки!»
И все же пробилась мысль, оформилась: «...Неужели и я все еще больна войной, как она?»
Уложила бутерброды в кулек.
— Вот. Во сколько вернетесь?
— Часам к двум, к трем... Наталья вышла, застегивая халатик,— под ним
купальник.
— Мам, я пошла.
— Ну, мы ушли,— сказал и Иван.
— Счастливо. Одна.
Села на скамью, уронив руки.
Ушла в себя, оцепенела. Не заметила, как навалился— утром! — сон. Уснула мгновенно; мгновенно же увидела, что...
...снова она партизанка, снова в сапогах, с автоматом. Идет по лесу, приближается к лагерю. Лес по-летнему зелен и густ. Издали еще она слышит шум в лагере — веселый, праздничный шум,
Вот чье-то «ура», вот кто-то рванул гармонь. Юля не спешила, не понимая, почему нет часовых, почему шумно.
Партизаны — весь лагерь — толпился у командирской землянки.
- Ой, Юля! — окликнули ее из землянки. Знакомый голос... Нина.— Иди скорей сюда!
— Что случилось?
— Помоги, ради бога. Не могу развязать.— Сунула ей туго завязанный вещмешок, а сама побежала в глубину землянки, на ходу стягивая с себя гимнастерку.
