управлять оркестром, поскольку боялся за свои нервы, но все прошло хорошо. Большого успеха от «Черевичек» автор не ожидал, так что разочароваться ему не пришлось.
В переписке с баронессой фон Мекк в 1887 году наблюдается заметное взаимное охлаждение. Письма пишутся реже и становятся короче, редко какое будет длинным, в былом стиле. Примечательно, что баронесса впервые отказывает своему дорогому другу в просьбе, причем делает это в достаточно резкой форме.
Дело было так. Нуждавшийся в деньгах скрипач Литвинов, в свое время учившийся у Чайковского в Московской консерватории, попросил Петра Ильича замолвить слово перед баронессой, чтобы та помогла Литвинову купить скрипку или же подарила одну из своих. Два момента: во-первых, Литвинов был действительно беден (в свое время Петр Ильич платил за него в консерваторию), а во-вторых, он был хорошим скрипачом, раз уж окончил консерваторию с большой серебряной медалью [204]. Петр Ильич передал баронессе эту просьбу со всеми полагающимися «реверансами», подчеркнув особо, что «не обнадежил его, что просьба будет исполнена», а также написал, что Литвинов – скрипач очень талантливый.
И вот какой последовал ответ: «По поводу просьбы г-на Литвинова о том, чтобы я подарила ему скрипку, мне очень, очень жаль, дорогой мой, что я не могу исполнить ее, и жаль потому, что эта просьба передана через Вас. Но простите, милый, хороший друг мой, исполнить не могу, потому что это было бы совершенно против моих принципов и навлекло бы мне очень много неприятных последствий. Не знаю, как бы объяснить Вам это, но попытаюсь. В деле подарков я никак не могу предоставить инициативу их тем, которым они делаются, потому что иначе у меня не хватило бы предметов для подарков, так как человечество слабо и очень многим хочется получать их; следовательно, как побуждение, так и исполнение в деле подарков я предоставляю только себе. Сама же я руководствуюсь очень простым и логичным чувством, чувством, так сказать, благодарности за художественное наслаждение, которое мне доставят. Я раздарила несколько скрипок, виолончель, арфу (которую специально выписала из Лондона), но это все тем людям, которых я слушала и знала, г-на же Литвинова я никогда не слышала и совершенно не знаю. Я удивляюсь только тому, зачем он беспокоил Вас своею просьбою, тогда как он очень хорошо знаком в доме у моего брата Александра, и уже если хотел, то мог обратиться через него…» [205]. Далее интеллигентная, просвещенная и прогрессивная баронесса позволяет себе откровенный антисемитский выпад: «Простите, дорогой мой, но это жидовский расчет, потому что ведь он жид». Когда читаешь это письмо, то хочется верить, что сюда вкралась опечатка, но, к сожалению, никакой опечатки нет. Бросается в глаза несоответствие между словами «г-на же Литвинова я никогда не слышала и совершенно не знаю» и «он очень хорошо знаком в доме у моего брата Александра». Непонятно, знала Надежда Филаретовна Литвинова или же нет. Но это не столь уж важно, важен сам факт отказа в довольно скромной (по меркам баронессы) просьбе.
Практически сразу за первым отказом следует второй.
Чайковский попросил найти какое-нибудь место для мужа сестры покойного Котека с уточнением, что «они действительно в крайности». Надежда Филаретовна ответила, что она распродала все свои железные дороги, а на Рязанской у нее всего десять процентов акций и к тому же там против нее так интригуют, что она с трудом может поддерживать двух своих сыновей (Владимира и Николая) и никак не может «раздавать» места.
Объяснение само по себе выглядит неубедительным, поскольку речь шла не о кресле члена правления, а о каком-нибудь конторском месте, которое баронесса или ее сыновья запросто могли устроить. Вдобавок речь идет о родственниках человека, который в свое время был домашним скрипачом в доме фон Мекков. Ладно бы скрипка – вдруг баронесса вообразила, что Литвинов хочет получить инструмент работы Страдивари или Амати. Но конторское место – это же сущая мелочь… Однако же в этой мелочи было отказано.
В конце марта 1888 года Петр Ильич переехал из Майданова в находившееся неподалеку село Фроловское (от удобного в железнодорожном смысле Клина удаляться не хотелось). Новая усадьба нравилась ему гораздо больше прежней, она была небольшой и располагалась на краю села. Само Фроловское по сравнению с весьма популярным у дачников Майдановым было местом тихим, малолюдным. Да и обходился новый дом дешевле майдановского… Впрочем, теперь у Петра Ильича была пенсия, пожалованная императором, да и концертно-постановочные доходы изрядно возросли. Не исключено, что в сложившейся ситуации Надежда Филаретовна могла ожидать отказа от ее шеститысячной «пенсии», однако этого не произошло. Даже наоборот. «Я никак не могу, чтобы от времени до времени не беспокоить Вас денежными просьбами, – писал Петр Ильич баронессе в июне 1888 года по возвращении с зарубежных гастролей. – Конечно, Вам покажется удивительным, что теперь, когда я сделал концертное путешествие по Европе и получил пенсию от царя, я могу все-таки нуждаться в деньгах. Но дело в том, что путешествие имело в результате, кроме утомления и увеличения известности, страшные, невероятные денежные расходы. Только с будущего года я могу предпринимать поездки за границу для участия в концертах не иначе как с платой. В нынешний же раз я получил ничтожную плату только в Гамбурге и Лондоне. Это была капля в море в сравнении с тем, что я истратил. Случились и разные другие обстоятельства, весьма невыгодно отозвавшиеся на моих финансах: например, неуспех “Чародейки”, устройство моего нового жилища, ради которого пришлось обзаводиться всем, ибо тут ровно ничего не было и дом был в состоянии необитаемости; ввиду пенсии, о которой все знают, удесятерились обращения ко мне за денежною помощью, и многое, многое другое. В настоящее время истощились на довольно долгий срок все мои ресурсы, и после долгих колебаний я решаюсь, если возможно это, просить Вас вместо 1 октября прислать мне бюджетную третную сумму в настоящее время… Очень совестно и стыдно беспокоить Вас, особенно ввиду того, что теперь, казалось бы, меньше, чем когда-либо, я имел бы повод беспокоить Вас и злоупотреблять добротой Вашей» [206].
Эту просьбу Надежда Филаретовна удовлетворила.
С июня 1885 года Петр Ильич начал переписываться с Юлией Петровной Шпажинской (в девичестве Порохонцевой), женой Ипполита Васильевича. Знакомство состоялось во время совместной работы Чайковского и Шпажинского над либретто «Чародейки». Юлии Петровне было суждено стать еще одним другом-корреспонденткой Петра Ильича. Напрасно злопыхатели, основываясь на печальной истории с Антониной Милюковой, пытались выставить Чайковского женоненавистником. Его отношения с Надеждой фон Мекк, Юлией Шпажинской и в особенности с сестрой Александрой свидетельствуют
