— Да, товарищ майор, похоже на то. Посмотрите на след, какой он широкий. Покрышки и камера перегружены, просели.
— Ты прав, Саша. Удрали.
Смолину вовсе не хотелось быть правым. Смотрел на Аргона и надеялся, что тот докажет его неправоту.
— Да, проехали двое. А как же муж хозяйки?
— Муж святоши отдал нарушителям свой велосипед и вернулся домой пешком.
— Почему же мы его не встретили?
— Другой дорогой пошел. Или прячется в лесу, ждет, пока мы уйдем.
Они оглянулись на лес, как бы раздумывая, стоит ли обыскивать.
— Ну что ж, — сказал майор, — пойдем по велосипедному следу.
— Ну!
Смолин жестом позвал собаку и пошел по обочине, не отрывая взгляда от дороги. Майор шел сзади. Солдаты рассыпались по флангам. Шагали молча, сосредоточенные, злые, голодные, уставшие, упрямые.
— Саша, как ты думаешь, почему они соблазнились велосипедом? — спросил майор. — Самый тихоходный транспорт. Без дороги не проедешь. У всех на виду. Приметный. В лесу и в поле бесполезный. Странно!
— Утопающий хватается за соломинку. Они видели, что мы их преследуем. Им надо сбить Аргона со следа хотя бы ненадолго.
Аргон бежал впереди всех. Он еще хорошо помнил запах следа и настойчиво искал его.
— Нашел! — радостно закричал Смолин и бросился к собаке.
Нарушители соскочили с велосипеда — отпечатки их ног отчетливо видны на пыльной дороге. Остались и следы третьего человека. Он подошел со стороны леса, вскочил на велосипед и уехал. Метров через двести он свернул с проселка на тропу, ведущую назад, к его деревне.
Туда же, в деревню направились и нарушители.
Аргон взял след на обочине и круто под прямым углом повернул вправо, к деревне. Смолин с трудом догнал его, защелкнул на ошейнике карабин поводка. Нельзя его пускать одного.
Собака вывела пограничников к западной окраине села Махиня. Час тому назад пограничники были на восточной. Теперь однокрылая мельница удалилась от них, а белая церковь на бугорке приблизилась. Невысокая гребля и узкая полоска воды отделяла их от села.
— Видали, товарищ майор! Ну и хитрюги! Напетляли и вернулись. Я чувствовал, что они там. Дурак, не поверил себе. Не хотелось уходить со двора этой ведьмы, ох, как не хотелось!
Смолин смотрел на Стекляшкина сияющими глазами.
— С такими ловкачами мне еще не приходилось сталкиваться. Здорово сработали.
— Мы тоже не лыком шиты.
Аргон через мост, мимо церкви, не обращая никакого внимания на встречных людей, пробежал всю деревню и вывел пограничников к знакомому дому с бурой черепичной крышей и шестью окнами, Но теперь он приблизился к нему задами: через огород, садик и приусадебный ток.
— Здесь они, товарищ майор, здесь! Чует мое сердце. Теперь не проведут.
— Скажем «гоп», как перескочим.
На крылечке они увидели ту самую женщину. Она стремительно спустилась по ступенькам.
— Вернулись, товарищи! Забулы у нас шо-небудь? Чи передохнуть захотели?
Аргон прошмыгнул мимо хозяйки. И Смолин не взглянул на нее. Мимо. Некогда. Следопыт дал волю своему другу и бежал за ним. Они уже восстановили утраченные связи, полностью доверяли друг другу.
Аргон наискосок пробежал через двор и остановился около колодца. Упираясь лапами в бревенчатый замшелый сруб, тяжело дыша, высунув красный язык, ткнулся в сырую бадейку и облизал ее. Смолин удивился. В чем дело? Хочет пить? Обыкновенно Аргон, прорабатывая след, был очень терпеливым. Утолял жажду после того, как завершал победой свое преследование. Очевидно, сегодня ему досталось больше, чем всегда. Выбился из сил. Надо напоить собаку. Смолин взялся за колодезный ворот, но его остановила женщина. Подошла и, смеясь, вырвала ворот, всплеснула руками.
— Шо ты робишь, солдат? На шо тебе вода? У нас есть молочко. Холодное, Густое. С вершком. Пойдем, от пуза угощу.
— Собака воды хочет.
— И собаку молочком напою. Слава богу свое, не базарное. Две коровы маемо. Пойдем!
Обняла Смолина и потащила к погребу. Аргон не хотел уходить от колодца. И Смолин упирался.
— Спасибо, гражданка. Нам некогда угощаться. Работаем. Пустите! Пустите, я вам говорю!
Но женщина его не отпускала. Лицо ее, как и платье, было побито крапинками. Белое на черном.
— Руки! — повысив голос, сурово потребовал Смолин.
Она медленно, неохотно отпустила солдата.
Майор неожиданно заулыбался.
— Не волнуйся, Саша! Гражданка тебе добра хочет, а ты… Тащите свое молочко, мамаша.
Женщина, просияв лицом, убежала в погреб. Майор задумчиво посмотрел ей вслед и сказал вполголоса:
— Ну, совсем как птица. Ты, кажется, охотник, Саша?
— Да. А что?
— Тебе приходилось видеть, как перепелка, поднятая с гнезда, притворяется подбитой, как беспомощно ковыляет по меже и все дальше и дальше уводит собаку и охотника от своих птенцов. — Майор вздохнул. — Бедная мать! Все сделала, чтобы спасти мужа и сыновей. Поздно спохватилась! Надо было раньше позаботиться об их судьбе. Они здесь, Саша! Придется выковыривать.
Хозяйка выбежала из погреба с двумя запотевшими кувшинами. Ледяным молоком полакомились солдаты, старшина, майор. И Аргону досталось.
Смолин вытер губы, поблагодарил хозяйку, посадил Аргона в тень и приложил ребро ладони к фуражке:
— Разрешите, товарищ майор, приступить?
— Да, приступайте.
Женщина, сжимая белую полную шею смуглой рукой, с ужасом смотрела, как пограничники шли к колодцу, как наклонились над бадейкой и стали ее изучать.
— На дне грязь, товарищ майор, — сказал Смолин. — Забыли или некогда было им ополоснуть бадью, смыть следы.
— У нас колодец мелкий. Пересох. Вода ушла, — запричитала женщина. Она вклинилась между майором и старшиной, растолкала их. Самообладание, так долго и верно служившее ей, покинуло ее.
По сигналу командира солдаты оттащили ее от колодца, увели в дом.
Майор Стекляшкин достал блокнот, вырвал несколько страниц, поджег и бросил в колодец. Черное круглое зеркало воды отразило четыре маленьких факела. Горящие клочки медленно опускались в глубину, освещая темную каменную кладку. Пролетев метров семь-восемь, до средины колодца, листочки заколебались на месте, и огонь и дым потянуло не кверху, а куда-то вбок.
— Все ясно, — сказал майор. — В колодце вход в схрон. Давай, Саша, пуляй из ракетницы, пусть выходят.
Смолин послал вниз одну за другой три сигнальных ракеты. Колодец до краев наполнился смрадным дымом. Послышался крик:
— Опустите бадью, мы вылезем.
Опустили. По одному подняли наверх. Насквозь продрогшие, не попадая зуб на зуб, с зажмуренными глазами, воздев руки к ясному небу, похожие друг на друга, стояли мужики во дворе, залитом утренним солнцем.
