Наутро Николай почувствовал себя плохо. Душил кашель, потел. Дался вчерашний день. Украдкой поглядывал на носовой платок. Скрывая недомогание и дурное настроение, провел разбор неудавшейся операции. Не давая воли гневу, придерживал и срывавшихся на голос комбатов; на Зубова прицыкнул, будто на мальчишку. Не обиделся; сидел важный, скрестив руки, — его батальон действовал выше всяких похвал. Первая рота у Кощеева подвела. Тыкалась бестолково меж сосен, боясь высунуть нос на опушку, когда соседи со штыками шли на гайдамацкие окопы.
Комиссар полка, перетирая в пальцах клочок бумаги, предложил сместить комроты Середу с должности.
— Круто, товарищ Барабаш, — вступился за чужого ротного Гавриченко. — Первый бой у парня. Обломается, войны на его век еще хватит.
— Середа начал ее с трусости.
— Может, растерялся?
Это голос Кощеева. Николай, кутая горло шарфом, делал вид, что не замечает взглядов, обращенных к нему. Ждут его решения. Комиссар в одиночестве; чувствуя это, он морщит лоб, с трудом сдерживается, чтобы не поднять на него, командира, глаз. Конечно, берет он круто: Середа в самом деле растерялся. Вчера сам вывел из соснового бора топтавшуюся без дела роту. Можно бы его и оставить, удовлетворившись крепким разговором. Нет, падет авторитет Барабаша. Ротного подобрать легче, нежели комиссара полка. Есть подходящие из вернувшихся с двухнедельных курсов.
— Кого предлагаешь? — спросил он у Барабаша.
— Выдвинуть помкомроты Ковшера.
В полдень хоронили павших под Клинцами; среди них помощник командира третьей роты моряк Иванов, пулеметчик Исаенко Василий. Их немного, кого удалось вынести с поля боя, семеро. Провожал их в последний путь весь полк…
Болезнь не свалила Николая в постель. Пропарившись в хозяйской баньке, отошел за двое суток в тепле. Горло успокоил топленым молоком со смальцем. Камень с души сняли добрые вести. Таращанский полк, выполняя его предписание, из Стародуба выступил на Клинцы; заняв посад Елинку, распространяется в села Гулевка, Туросна и Смотрова Буда. Помощь кстати. Тут же приказал таращанской конной сотне захватить разъезд Святец — отрезать отступление немцам и гаймадакам на Новозыбково. Ответит той же самой ловушкой, какую они устроили ему.
Донесение подписал Боженко. Обида ворохнулась на Крапивянского. Назначен им командиром бригады. Кроме давнего приказа, никаких на то признаков. Практически, как был командиром Богунского, так и остается. Палец о палец не стукнул для другого полка — Таращанского. Не бывал в нем; ни сном ни духом не ведает, что там делается. Никакой связи меж полками, никакой подчиненности. По сути, нет бригады как таковой. Два самостоятельных, не связанных оперативно друг с другом полка. Чехарда и с командирами: Баляса сменил Барон, Барона — Боженко. За каких-нибудь два месяца. Начдив вершит сам, не соизволив даже ставить его, комбрига, в известность. На днях прорвалось, черканул: «Комбриг я или не комбриг?» Ответа от Крапивянского не получил…
События под Клинцами захватили Николая. Ночами, после сутолочного дня, его одолевали сомнения; где-то глубоко обвинял себя за то, что так получилось с немцами. Не хватило выдержки, поторопился, пошел на поводу у своего комсостава, бряцавшего оружием, поддался резкому голосу пребывавшего в полку в те дни начштаба дивизии Петренко. Немцев, Пильца и его окружение в полковом солдатском Совете, тоже надо понять. Не так уж велика и сила их в войсках, крепко сколоченных, стойких, бездумно подчиняющихся своим офицерам; революция, скинувшая кайзера Вильгельма с престола, не всколыхнула до самого дна всей гущи солдатской массы. Кадровики, в большинстве дети зажиточных бауэров, фермеров, не хватившие лиха в окопах Мазурских и Пинских болот, они по духу далеки от революционных веяний; не трогают их эти события не только на чужой земле, которую они топчут, но и у себя в фатерлянде. Рабочих от станков, заводского пролетариата, мобилизованных в годы войны, в частях доля малая, и не они составляют силу.
Все это узнали от Пильца. Из рабочих он, человек волевой, честный; за дни, проведенные вместе в Лыщичах, они подружились, поверили друг другу. За случившееся в Клинцах винить Пильца навряд ли стоит. После недолгого колебания Николай, посоветовавшись с Барабашом, отпустил пленного с запиской. Пильц ответил незамедлительно: полковой Совет готов встретиться, договориться о солидарности и совместных действиях. Посыльный — тот самый молодой немец — на словах передал, что делегацию возглавит Пильц; прибудут они в посад Ардон 7 декабря.
Завтра, значит. Допоздна обговаривали пункты, которые предъявят. Силились предугадать, что выставят немцы.
— Что бы ни выставили, — заявил категорично Константин Лугинец, — гнать их в три шеи из чужой хаты.
По недоброму взгляду семеновца Николай понял, что метит он в Барабаша. Как-то сразу не сложились у них доверительные отношения; Лугинец-младший болезненно воспринял назначение Барабаша — Унечский ревком утвердил того в должности политического комиссара полка. Михалдыка и то легче перенес свое смещение. Барабаш не лезет на рожон — выдает усмешка: что бы, мол, тут ни говорили, его слово, политкомиссара, последнее. Николай бессилен был что-либо поправить, изменить. На Константина Лугинца не цыкнешь, как на Зубова, — на десяток лет старше. Барабаш не дает повода для откровенного разговора; как-то попробовал — тот пожал плечами, сделав вид, что не понимает, о чем речь.
— Легко сказать — гнать, — покрутил тяжелой головой Михалдыка. — Всыпали они нам уже по первое число.
Заметив усмешку в глубоко посаженных глазах Барабаша и наперед зная, что она непременно объединит спорщиков, Лугинца с Михалдыкой, Николай поспешил вмешаться.
— Всыпали поделом. Будем учиться воевать. Речь о другом. Что предъявим? Главное, на мой взгляд, очистить Клинцы. Указать сроки.
— Сроки жесткие, — поддержал Барабаш.
Кивнул ему в знак согласия.
— О пленных наших… Отпустить. Раненые пленные тоже должны быть освобождены. Возвратить оружие.
— Мосты чтоб не взрывали, гады, — отозвался позади Квятек; адъютантская должность отучила его разговаривать — часами может обходиться без слов за командирской спиной.
— Да, мосты и порча путей. Не взрывать мостов, не портить телеграфов, телефонов и вообще всех средств передвижения и сообщения.
— Не вывозить средства производства, — добавил Барабаш. — Машины, станки.
В штабную комнату ввалился заиндевелый человек в полушубке, закутанный по самые глаза башлыком. Не раздеваясь, вынул из-за пазухи пакет. Вскрыл Квятек; протягивая командиру полка сложенный вчетверо листок, недовольно оглядывал вестника, свалившегося, по поговорке, как снег на голову.
