Элис Токлас - Моя жизнь с Гертрудой Стайн

Ознакомительная версия.

Насчет человека, который выкрал экземпляр «Три Жизни» из Гарвардского университета, подаренный Уильяму Джеймсу — его письмо когда-нибудь найдется в коллекции. Не помню его имени, но письмо написано на стандартном бланке юридической фирмы Бостона, думаю, он работал в этой фирме. Кто-то недавно написал мне, что купил в магазине поддержанной книги экземпляр «Три жизни» с дарственной надписью Полю Робсону. У Вирджила Томсона хранится много писем от Гертруды — следует ли мне поговорить с ним и попросить отдать письма вам? Он — фанатик Гарварда, но они никогда не проявляли интерес ни к ней, ни к ее письмам — он может — в качестве geste[106] — отдать. Я дошла до конца страницы, но не до конца — никогда — моей всегдашней благодарности и привязанности.

Джулиану Сойеру, Нью-Йорк[107].

12 июня 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Я надеюсь, вы поймете мое возражение вашим постоянным обращениям к вопросу сексуальности как к ключу к пониманию творчества Гертруды. Она бы решительно отрицала это — она считала сексуальность наименее важной из всех проявлений характера — ее реальное упоминание сексуальности редко — для вас как несгибаемого защитника Стайн такое понимание не должно привести к другим ошибкам. Гертруда всегда утверждала, что не любит частного мнения.

У. Дж. и Милдред Роджерс, Нью-Йорк.

2 июля 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

В письменном свидетельстве Гертруды по делу Бернара Фая я нашла такую фразу: «он склонялся вправо, я склонялась к радикализму — это поможет разглядеть разницу между быть буржуа и быть радикалом»— Пикассо говорил: все творческие люди (не американцы) ведут себя также. И, пожалуйста, не забудь о данном слове — удалить все ремарки, не относящиеся к литературе — приложи к этому твой непредвзятый глаз жителя Новой Англии. Прошедшим вечером я вместе с Ольгой Пикассо и Мари Лорансен побывала на генеральной репетиции балета Стравинского Le Baiser de la feé[109] со скучной декорацией и костюмами Элик и хореографией Баланчина. Его жена[110] — крепкая американская балерина, вы ее, наверное, знаете. Все это не то, о чем я хотела рассказать. А о том, что Пуленк подошел поговорить с Мари Лорансен, она полна энтузиазма после просмотра Les Mamelles [Tirésias][111] — и ни слова о его музыке — он тоже был взволнован представлением, словом, когда они успокоились, я сказала ему (в уголочке, где мы не могли кого-нибудь обидеть), что мы думаем о музыке — он выглядел польщенным, насколько мог себе позволить. Видите, балет все еще важное событие в Париже.

Спасибо за скорый приезд. Моя любовь вам обоим,

Сэмюэлу Стюарду, Чикаго[112]

31 июля 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Мне стыдно, что у тебя не осталось ничего памятного от Билиньина, кроме шипов! — у того, того, кто постоянно оказывал нам помощь — и щедро. Но я попробую исправить ситуацию — кое-кто вскорости отправится туда и возьмет для тебя настоящий сувенир. Я постараюсь все устроить, и тебе не придется дожидаться приезда сюда, чтобы его получить. А как бы мне хотелось, чтобы ты поскорее приехал — для меня твое пребывание в Париже значит многое — будь хорошим мальчиком и сохрани деньги. Не думаю, что у тебя будут трудности получить место в Американской школе, если подашь документы заранее. Они платят немного, но, вероятно, достаточно, чтобы жить спокойно. Если тебе не нравится моя идея, не сердись на меня. Я постараюсь придумать что-нибудь еще. Но если ты хочешь заняться преподаванием, тебе надо стать учителем очень хорошим, что может оказаться скучным. Условия жизни здесь вполне подходящие — все, за исключением отопления — приличного отопления просто не существует. Но, пожалуйста, запланируй свой приезд. Отвратительный администратор в Балтиморе — его имя Эдгар Аллан По — делает все возможное, чтобы притормозить работу Карла Ван Вехтена по изданию неопубликованных рукописей — Карл и я хотим, чтобы работа началась немедленно — естественно — а он продолжает откладывать, находя один предлог за другим. Невыносимо — немыслимо, что желание Гертруды не выполняется. Я пыталась добыть деньги здесь, но переправить их в долларах в Америку через французский office d’echange[113] — задача непосильная для всякого, желающего это осуществить. Моя последняя надежда здесь испарилась, я устала от всего этого — ничего не остается делать, как ждать до октября, самой ближайшей даты, которую это отвратительное создание определяет как ближайшую. Я делюсь с тобой своими несчастьями, но пожалуйста, забудь о том, что я написала, не упоминай об этом ни мне, никому другому. Так жарко, что у меня в голове помутилось.

Я не говорила тебе, Фрэнсис Роуз спроектировал очень простой, но замечательно пропорциональный надгробный камень на могилу Гертруды. Мне сделали несколько фотографий, я пришлю их тебе, как только получу. Драгоценная Гертруда лежит там одна-одинешенька — она, которая всегда была окружена людьми. Сэмми, ты все еще pratiquant[114]? — что должно быть за удовольствие для тебя! Забудь о слабости, это усталость и жара — я никогда не рву и не пересматриваю свои письма, пусть они отправляются telle quelle[115].

Всегда любящая тебя

Дональду Сазерленду, Боулдер, Колорадо[116].

19 октября 1947 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Первая глава пришла десять дней тому назад, с тех пор я читаю ее и перечитываю. Я не нахожу достаточно слов для благодарности — за то, что написали точно таким образом. Глубокое удовлетворение и огромный успокоение для меня сознание того, что самое важное — авторитетная оценка для нынешнего поколения будет высказана в мое время и вами. Все очень ясно еще со времен Рэдклиффа, 1895 г., и до ее отъезда оттуда — с ее характером и нынешним мышлением — единственными, но самыми драгоценными ее свойствами. Вы так хорошо описали шаги в этот период, что всякий внимательно прочитавший, сможет увидеть, как и почему она начала писать. Ваши определения точны — там имеются длинные строки, готовые, по-видимому, стать классическими. В то же самое время вы целиком принадлежите другому лагерю — (поздравления и даже симпатии) — другими словами, в той же самой лодке, в которой была и Гертруда в вашем, ныне 32-летнем возрасте и далее. Я намеревалась сказать об этом позднее, но сейчас самое время — весьма вероятно ни один журнал не возьмет вашу рукопись, но у меня есть соображения, как это можно сделать. Разрешите ли вы послать копии первой главы Карлу Ван Вехтену и Дональду Гэллапу (библиотекарю в Отделе американской литературы при библиотеке Йельского университета, целиком и полностью преданный памяти Гертруды)? Нет проблемы и скопировать. (Лучше всего — разве нет — послать их от моего имени, а не вашего?). То, как вы проанализировали разницу между произведениями Пруста-Джойса — и произведениями «английских леди» и Гертруды — восхитительно. Удивительно сжато и понятно — «различие концепции времени» и т. д. Затем «будет ли в будущем язык выглядеть как диалект или как манера выражаться». И исключительное внимание к абстракции — Гертруда неоднократно называла ее американской, считала ее американской, кубизм — естественный для испанцев — так много значил для нее и должен был стать американским тоже. Она никогда особенно не верила, что ее еврейство отражалось в ее произведениях — она не считала, что евреи как-то особо интересовались абстракцией (Пожалуйста, не принимайте мои слова как очень значимые, к тому, что вы написали, это не имеет даже побочного отношения). Что же касается Генри Джеймса, то вероятнее всего она прочла два последних длинных его романа, еще будучи студенткой Джонса Гопкинса, потому что в 1903 году в новелле (что послужило отправной точкой для «Меланкты» — три основных характера — белые) она цитирует Кейт Крой. Когда в 1907 г. я прибыла [во Францию] со своим неиссякаемым энтузиазмом к Г. Дж., мы подписались на издания Г. Дж. в нью-йоркском издательстве «Скрибнер», и Гертруда перечитала два ранних и два-три последних романа. Она любила, говоря о нем, употреблять его слово — предтеча. Именно его абзацы вдохновили Гертруду. В романе «Крылья голубки»[117] встречаются истинно Гертрудовские фразы — возможно, я уже писала вам об этом. Еще — все, что вы пишете о характере — связанном со временем — ведущем к повторениям — чрезвычайно важно. И все, что вы пишете, с этого момента и до конца, наполнено светом и воздухом — согревает меня, вселяет в меня радость, которую я и не ожидала.

Ознакомительная версия.