Применение своих знаний и сил на пользу экономического развития страны казалось Дмитрию Ивановичу всегда наиболее привлекательным полем деятельности. И деятельность в Главной палате мер и весов захватила Дмитрия Ивановича не только возможностью реализации в ней чисто научных интересов, но и своим прямым отношением к промышленности.
Расширяя круг работ Палаты, открывая все новые лаборатории Дмитрий Иванович расширял и штат сотрудников. Между прочим, он одним из первых стал вводить женский труд. На примере матери Дмитрий Иванович знал, что женщина способна вести дело наравне с мужчиной, нисколько не уступая ему в качестве своей работы. Поэтому он глубоко возмущался зависимым положением женщин и всемерно старался содействовать не бумажной, а настоящей, экономической эмансипации женщины.
Первое появление женщин в Палате относится к 1897 г., к тому времени, когда Дмитрий Иванович писал свое: «Опытное исследование над колебаниями весов». Одна из первых сотрудниц — О. Э. Озаровская вспоминает: «Вдруг из кабинета Дмитрия Ивановича раздается пение не пение, а какие-то протяжные звуки: слова божественные, мотив — неуловим. Или веселый, торжествующий речитатив:
— Ganz akkurat, ganz wie deutsch! Совсем по-немецки!
Это значит — ему удалось подклеить все клочки и кусочки к рукописи. Банка гуммиарабика с кисточкой всегда стояла на его столе, и он любил подклеивать, создавая иногда двухаршинные полотнища вместо обычной страницы рукописи. К слову сказать, почерк у него был крайне неразборчивый. В типографии, где печатался его труд, были специалисты-наборщики для менделеевской рукописи, которым по выходе корректурного листа выставлялось ведро водки.
Но вот однажды к нам донеслось из кабинета:
— У-у-у! Рогатая! Ух, какая рогатая! кх-кх-кх! (это смех). Я же одолею, я тебя одолею. Убью-у!
Это значит Дмитрий Иванович бился над неуклюжей математической формулой и, действительно, одолевал ее: при помощи остроумных выкладок превратил в коротенькую и очень изящную. Вообще он был недюжинным математиком, стремившимся всегда найти приемы приложения этой дисциплины к жизненным явлениям (например, применение метода Чебышева к приращению народонаселения в Соединенных Штатах, теоремы Гильдена — к приросту деревьев и пр.). Уставши писать, он выходил к нам отдохнуть, делился своими выводами и предположениями или сообщал нам местные мнения о нас наших бывших профессоров. Сам Дмитрий Иванович отзывался о нас тоже с большой похвалой, разумеется, в своеобразной форме.
— А если что вычислять по формулам Чебышева, так это вы обращайтесь к барышням, к барышням, они на этом уж…
Дмитрий Иванович должен был докончить, «собаку съели», но, должно быть, подумал, какой это неделикатный образ для деликатных существ, закончил:
— Собачку скушали!
Много позднее, желая похвалить мою подругу, которую я порекомендовала в качестве секретаря одной редакции, возглавляемой Дмитрием Ивановичем, он однажды обратился ко мне:
— А ваша подруга на вас походит, вроде вас… э-э… не редькой голова-с… Не редькой!
Я тогда же поняла, что это большой комплимент, и обрадовалась форме своей головы».
1897 г., кроме такой большой по тем временам реформе, как введение служащих женщин в штат Палаты, отметился в истории ее существования окончательным восстановлением прототипов. Восстановленные прототипы русского аршина и русского фунта были торжественно замурованы в стене Сената. Окончив это дело, Палата под руководством Менделеева особенно усиленно занялась теоретическими исследованиями приемов точного взвешивания. Точность доводилась от миллионных частей груза до миллиардных. Одновременно проводились опыты над продолжительностью колебаний и декрементом весов. Большинство мероприятий, задуманных Дмитрием Ивановичем, систематически проводилось в жизнь. Создавались научные лаборатории для изучения единиц веса, единиц длины и термометрическая. Организацию весовой лаборатории Дмитрий Иванович взял на себя, заботясь обо всем вплоть до мельчайших деталей. Его интересовали законы, управляющие колебаниями весов, и выработка приемов точного взвешивания. К этому времени относятся работы Дмитрия Ивановича, напечатанные во «Временнике» Главной палаты, как по этим вопросам, так и по вопросу определения удельного веса, данного объема воды и изменения ее удельного веса между 0° и 30°, подготовки опытов для измерения абсолютного напряжения силы тяжести. За ними мерещилась огромная проблема космологического характера — новое представление закона всемирного тяготения. Как всегда, мысль Менделеева не останавливалась на подготовительных кропотливых исследованиях, а стремилась в область чисто философских обобщений.
Не было забыто однако и практическое дело: в различных городах России с целью упорядочения торговых мер длины и веса создавались поверочные палатки. Число их было доведено до двадцати пяти.
Кончалось столетие. Четвертый за память Менделеева император уже начал свое кровавое царствование Ходынкой. Уже создались в разных городах России первые марксистские кружки. Уже «легальный марксизм» получил возможность открытых выступлений. Растут и учащаются рабочие стачки и забастовки. Появляются «рабочие союзы» в Москве, Питере и Киеве.
Но на фабриках 11 1/2-часовой рабочий день. Витте в интересах промышленного капитала вводит золотое обращение. На Дальнем Востоке империя проявляет все большую военную агрессию.
Дмитрию Ивановичу Менделееву пошел седьмой десяток. Уж это не тот подвижной человек, что легкой юношеской походкой вбегал кафедру, развевая каштановые кудри. Волосы поредели, еще больше ссутулились широкие плечи, очки стали бессменным спутником.
«Ежедневно во дворе Главной палаты, — вспоминает секретарь его М. Н. Младенцев, — можно было видеть Дмитрия Ивановича Менделеева, прогуливавшегося по тротуару, идущего от ворот до здания Палаты… Ласково улыбаясь при встрече с каждым, проходившим мимо, Дмитрий Иванович предупредительно кланялся и в иных случаях приветливо махал рукой. Одет был Дмитрий Иванович в серое пальто своеобразной формы и такого же цвета фуражке, сшитой по форме головы, всецело ее окутывающей. Сшито все это было согласно его указаниям».
Так шилось и все остальное — по собственным указаниям, всю жизнь у одного и того же портного, не считаясь с модой, по фасону, облюбованному еще в молодости.
«После прогулки Дмитрий Иванович шел в Палату. Зайдет, бывало, в канцелярию, сядет на диван, положит ногу на ногу, вынет коробочку с табаком и, положив на колени, скрутит папиросу, выкурит, снова новую и так, не переставая, одну за другой, а в это время ушивает своих сотрудников, дает распоряжения, а в иных случаях рассказывает что-нибудь, после чего уходит в свой кабинет».
