— Нам всем очень понравился ваш рассказ, — сказал Марлоу.
Я постарался сделать скромное лицо.
— Шеф говорит, ваш отец — его старинный друг.
Я постарался сдержать циничную усмешку.
— Как вы смотрите на то, чтобы поступить к нам редактором четвертой полосы?
Я подумал бы, что он издевается, если бы не знал, что у Хармсворта такие вещи в обычае. Четвертая — ведущая — полоса! Артур Ми вслед за Филипом Гиббсом покинул газету, вакантную должность редактора нужно кем-то занять, давайте попробуем кого-нибудь помоложе. Легко придет, легко и уйдет.
— Я бы очень хотел, но, боюсь, до конца июня не смогу.
— Почему это?
Дело в том, что в конце апреля я должен был отправиться на Оркнейские острова на два месяца репетитором к дальнему родственнику лимпсфилдского дяди, мальчику пятнадцати лет. Он по слабости здоровья пропустил целый триместр занятий в школе. В тот момент предложение казалось невероятно заманчивым: оплаченный отпуск, новый опыт, новые знакомства и возможность повидать край моих предков — воплощенная мечта для человека, который никогда не бывал севернее Кезика. С какой радостью я бы сейчас отказался от всего этого!
— Ничего уже нельзя изменить?
— Да, я обещал…
— Конец июня, говорите? Наверное, мы могли бы придержать для вас место. У вас там будет возможность работать над рассказами?
— О да, конечно! Я и собирался…
— Так присылайте их нам, а место мы для вас придержим. Как вернетесь, так и приступите.
Я вышел из кабинета, не чуя земли под ногами. Я парил над Флит-стрит, не касаясь мостовой. Постоянная работа! После одного-единственного рассказа! Уму непостижимо! Если бы только можно было сразу приступить! Если бы лимпсфилдский дядя никогда не женился! Если бы я не свалял такого дурака… Ну да ничего, к концу июня я буду редактором. Глупые частные письма Хармсворту от глупых молодых людей будут передавать «мистеру А. А. Милну, ему же направляйте вышеупомянутые статьи». Быть может, я их даже приму, этих молодых людей, если у них уж очень приставучие отцы; задрав ноги на стол, я со всей любезностью объясню, что свои произведения следует присылать мне лично, а не главному редактору. А сам я буду каждую неделю публиковать блистательные рассказы — пусть знают, как надо работать.
Ничего этого не состоялось. Едва приехав на место, я отправил новый рассказ. Редактор, временно занимающий вакантное место, в ответном письме сообщил, что, по его мнению, рассказ не вполне подходит для «Дейли мейл» (как он был прав!) и потому передан в «Ивнинг ньюс» — насколько он понимает, я для них постоянно пишу. Мне это показалось такой чудовищной наглостью, что больше я им рассказов не посылал. И Марлоу больше обо мне не вспомнил. На том и закончилось мое сотрудничество с «Дейли мейл».
3
Я уже говорил, что раз в десять лет вспоминаю с гордостью, что я один из многих, вернее не слишком многих, кто покорил Напскую Иглу. Раз в двадцать лет я вспоминаю, хоть и без особой гордости, что я один из очень, очень немногих, кто провел ночь в одиночестве на необитаемом острове.
Островок в несколько сотен акров располагался в полумиле от материка. Обитали на нем только морские птицы. Наша компания как-то отправилась туда на лодках. Мы побродили по острову, нашли гнездо гаги, спугнули пару кроликов и вернулись домой к чаю. Вечером, за ужином, я объявил, что хотел бы там переночевать. Никто не понял почему, я и сам толком не понял. Наверное, я решил, что «из этого может получиться хороший рассказ». Иногда мы рыбачили поздно ночью. Совсем нетрудно после рыбалки завезти меня на остров, а наутро кого-нибудь за мной прислать.
Я высадился с охотничьим ружьем, пледом и фляжкой бренди.
Никакого укрытия на острове не было. Я завернулся в плед и устроился в зарослях вереска. Пока я лежал неподвижно, вокруг было тихо, но стоило мне пошевелиться, как небо наполнялось шелестом крыльев, словно взметнулась и снова улеглась внезапная буря. В непроглядной темноте ощущаемая повсюду затаенная жизнь дышала угрозой. Отлежав себе руки-ноги, я старался поворачиваться как можно тише.
Ранний рассвет принес с собой дождичек. Тут-то мне пригодилась фляжка. Бренди, как и ружье, я прихватил скорее в шутку: уступка романтическим штампам. Сейчас оно пришлось как нельзя более кстати. С ружьем подмышкой я спустился к берегу и обошел весь остров кругом, пока не наткнулся на свои собственные следы. Много ли людей могут сказать о себе такое? Потом я это повторил. На второй раз оригинальность заметно поблекла. Я присел на большой камень и стал смотреть в морскую даль, держа ружье на коленях. Ничего не происходило…
Я решил подстрелить кролика, считая, что имею полное моральное право застрелить его сидящим. В конце концов, это мой остров и я тут устанавливаю законы. Подкрадусь к кролику, дождусь, пока он замрет в сидячем положении, а там посмотрим. На это требовалось время, но как раз время я и хотел чем-нибудь занять. Когда уже приближался обычный час завтрака, мы наконец заняли нужные позиции: кролик сидел возле норки, расчесывая усы, а я лежал на животе чуть поодаль, держа палец на спусковом крючке. Я выстрелил. Кролик оглянулся посмотреть, что за шум, заметил меня и потрусил в нору. Я его не убил, но по крайней мере испугал и крайне этим гордился.
Потом я перенес плед на другую сторону острова, обращенную к материку. Мертвенно-серый воздух сливался с мертвенно-серой водой. Земли я не видел, однако знал, что скоро в тумане послышится скрип уключин и явится спасение — я его ждал почти с такой же тоской и надеждой, как если бы на самом деле пережил кораблекрушение. И скоро — часа через два — спасение пришло.
Само собой, я написал об этом смешной рассказ. Он был слишком длинен для «Ивнинг ньюс» и, как выяснилось, слишком плох для любого другого издания. И все-таки приключение не пропало даром. Той осенью я рассказывал партнершам по танцам, что однажды провел ночь совсем один на необитаемом острове… и на пару секунд мне удавалось привлечь их внимание.
4
Надо бы раньше сказать о том, что в апреле у меня вышла первая книжка. Руди, по-прежнему считая, что он за меня в ответе, познакомил нас с Барри Пейном. Барри Пейн все на свете мерял книжечками ценою в шиллинг. Он мне сказал:
— Почему бы вам не собрать вместе ваши рассказы из «Сент-Джеймс» и не сделать из них книжечку?
Я ответил, что рассказов не больше полудюжины.
— Так напишите еще! Сборник назовем… «Любовь и Лондон». Будет прекрасно смотреться на прилавках.
Ох, подумал я, этому сборнику не сравниться с «Элизой» — лучшей из всех шиллинговых книжек, хотя неплохо было бы все-таки его составить.
