На Белев. Не к сестре ли Марии Николаевне?» [147].
Общий вид усадьбы Ясная Поляна со стороны деревни. 1908. Фотография К. К. Буллы
Из дневника Александры Львовны Толстой
«На другой день мать была все так же взволнована, так же истерически рыдала, восклицала: „Левочка, Левочка, что ты со мной наделал“, — но в этот день к ее горю присоединилась еще и злоба, которая утешила меня в том смысле, что она ничего над собой не сделает. Собрались все, за исключением Левы. Вечером пришли в мою комнату и стали спрашивать меня: что делать. Все, за исключением Сергея, считали, что отцу следует вернуться домой. Илья говорил очень резко о том, что отец, который всю жизнь проповедовал христианство, здесь не выдержал и сделалзлойпоступок, что он не прав в этом. Другие братья, все, кроме Сергея, поддерживали. Особенно горячился Андрей, и, к удивлению моему и огорчению, то же говорила и Таня. Они спрашивали меня, уеду ли я к отцу, и я сказала, что непременно поеду, но когда не скажу. Они все написали мне письма. Все письма были о том, чтобы отец вернулся, то же писала и Таня. Один Сергей написал краткое, но сочувствующее отцу письмо, в котором пишет, что отцу следовало уйти еще 26 лет тому назад.
Написала и мать истерическое, умоляющее письмо с угрозами убить себя, если отец не вернется» [148].
Из «Очерков былого» Сергея Львовича Толстого
«Саша нам сказала, что хотя она знает, куда поехал отец, но не может нам этого сказать, так как обещала не говорить.
Мать вышла к нам в залу. Она была не одета, не причесана, в каком-то капоте. Меня поразило ее лицо, вдруг постаревшее, сморщенное, трясущееся, с бегающим взглядом. Это было новое для меня выражение. Мне было и жалко ее, и жутко. Она говорила без конца, временами плакала и говорила, что непременно покончит с собой, что ей не дали утонуть, но что она уморит себя голодом. Я довольно резко сказал ей, что такое ее поведение произведет на отца обратное действие, что ей надо успокоиться и полечить свои нервы; тогда отец вернется. На это она сказала: „Нет, вы его не знаете, на него можно подействовать только жалостью“ (т. е. возбудив в нем жалость). Я подумал, что это правда, и хотя возражал, но чувствовал, что мои возражения слабы. Впрочем, я говорил, что раз отец уехал, он не может скоро вернуться, что надо подождать, а через некоторое время он, может быть, вернется в Ясную. Особенно тяжело было то, что все время надо было держать ее под наблюдением. Мы не верили, что она может сделать серьезную попытку на самоубийство, но, симулируя самоубийство, она могла не учесть степени опасности и действительно себе повредить.
С. А. Толстая у окна. Москва. 1901. Фотография А. Л. Толстой и С. А. Толстой
С. А. Толстая со своими дочерьми. Ясная Поляна. 28 августа 1903 г. Фотография Ф. Т. Протасевича.
Слева направо: Александра, Татьяна, С. А. Толстая, Мария
Не помню, в этот ли день, или на другой день приехали братья Андрей и Миша и сестра Таня. Лева был за границей. К счастью, мы все пришли к единодушному решению. Мы решили:1) Сашу не допрашивать, где отец, и посоветовать ей поскорее к нему поехать; 2) всячески удерживать мать от поездки к отцу или за поисками его; 3) выписать из Москвы доктора-психиатра и двух сестер милосердия для ухода за матерью и безотлучного наблюдения за ней. Мы сознавали, что должны быть жестоки с матерью, но вместе с тем понимали, что иначе мы не можем поступить. И Андрей совершенно верно говорил, что отыскать отца ничего не стоит, что губернатор и полиция, вероятно, уже знают, где он, что наивно думать, что Лев Толстой может где-нибудь скрыться. Газеты тоже, очевидно, сейчас же это пронюхают. Установится даже особого рода спорт: кто первый найдет Льва Толстого. Мы решили написать отцу письма. Написали письма братья Илья и Андрей, сестра Татьяна и я. Миша не написал» [149].
Из «Моих воспоминаний»
Ильи Львовича Толстого
«Я приехал, когда в Ясной отца уже не было.
Двадцать восьмого октября 1910 года я был в Москве и вечером узнал по телефону от брата Сергея, что им получена из Ясной Поляны тревожная телеграмма, требующая его немедленного приезда. Мы (Илья и Сергей. — В. Р.) выехали в двенадцать часов ночи и рано утром были уже на станции Козловке-Засеке. От кучера Адриана Павловича мы узнали, что отец накануне утром уехал по железной дороге, и никто не знает, где он сейчас находится. […]
Это известие было для меня совершенно неожиданно, и я помню, как тут же меня испугало одно странное совпадение, на первый взгляд незначительное, но в данном случае показавшееся мне знаменательным.
Отец ушел из Ясной Поляны 28-го числа. Опять это роковое число, совпадавшее со всеми значительными событиями его жизни!
Значит, опять произошло в его жизни что-то решительное, что-то важное. Значит, он уже не вернется! Отец не признавал никаких предрассудков, не боялся сам садиться за стол тринадцатым, часто вышучивал разные приметы, но число „28“ он считал своим и любил его.
Он родился в 28 году, 28 августа. 28-го числа вышла в печать первая его книга „Детство и отрочество“, 28-го родился его первый сын, 28-го была первая свадьба одного из его сыновей и вот, наконец, 28-го он ушел из дома, чтобы больше никогда не вернуться.
Приехав в Ясную, мы застали там сестру Александру и братьев Андрея и Михаила.
В передней нас встретила мама, рыдающая, растерянная и жалкая. Весь этот день все мы ютились кучками по осиротевшим комнатам, снова и снова выслушивали рассказы о случившемся, делали предположения о том, где теперь может быть папа, может ли он вернуться, и обсуждали, что нам делать.
Сыновья Л. Н. и С. А. Толстых. Ясная Поляна. 28 августа 1903 г. Фотография Ф. Т. Протасевича.
Слева направо: Сергей, Илья, Лев, Андрей, Михаил
С. А. Толстая с сыном Ильей в кабинете Л. Н. Толстого. Ясная Поляна. 14 марта 1903 г. Фотография П. А. Сергеенко
Ближайшая наша обязанность — это была забота о матери, состояние которой внушало нам серьезные опасения. Приехавший из Тулы по нашему вызову врач-психиатр посоветовал не оставлять ее одну и приставить к ней сестру милосердия. Было решено, что двое из нас в первое время должны остаться в Ясной.
Двадцать
