26-го сентября мы достигли первой почтовой станции – Бараласа[110], которая расположена от Верхоянского хребта на 157 верст и лежит, по нашим наблюдениям, под 65°51' широты. Здесь нашли мы просторную юрту для путешественников. Есаул из якутов содержит свою станцию в примерном порядке[111]. У входа, на свежем снегу, лежали куски чистого льда для котлов и чайников; юрта была тщательно выметена; лавки по стенам покрыты свежим сеном; в чувале горел яркий огонь; в окна были вставлены прозрачные гладкие льдины, укрепленные размоченным снегом, здешней замазкой, – словом, все свидетельствовало порядок, чистоту и опрятность. После девяти дней, которые провели мы под открытым небом в снегу и холоде, бараласская юрта показалась нам дворцом. Мы поспешили сбросить тяжелые, покрытые ледяной корой шубы, переменить белье и умыться; в течение последних девяти дней об этом нельзя было подумать, опасаясь отморозить нос и уши. Такие удобства доставили нам несказанное облегчение, и мы почли долгом выразить нашу признательность есаулу, который, впрочем, кажется, не слишком ясно понимал причину нашей благодарности.
Вскоре внесли в комнату вытесанный топором стол, уставленный здешними лакомствами: рубленым мерзлым якутским маслом; строганиной – мерзлой рыбой, разрезанной на тонкие пластинки, и наконец, в заключение, высшей роскошью этот страны – сырым, свежим оленьим мозгом. Признаюсь, сначала меня нимало не привлекали эти glaces au beurre et au poisson et compote aux rennes[112] и я только в угождение гостеприимству хозяина отведывал всего понемногу, но впоследствии так привык я к этой пище, что вареной рыбе всегда предпочитал ломтики мерзлой строганины.
От Бараласа начинаются опять почтовые станции, в которых всегда находили мы более или менее удобные юрты, и обыкновенно две, – одну для путешественников, а другую для есаула и проводников, которые по очереди приезжают с лошадьми из ближайших наслегов. Якуты измеряют расстояние киоссами, разумея под этим часть дороги, которую можно проехать во столько времени, сколько потребно, чтобы сварить кусок мяса. При таком вовсе не математическом расчете истинная величина киосса зависит единственно от состояния дороги: можно положить, что киосс при гористой или болотистой дороге равняется пяти верстам, а при гладкой и ровной – семи.
Несмотря на гостеприимство бараласского есаула, мы остались здесь только один день, и 27-го сентября поехали далее, на ближайшую станцию Табалах, которая лежит отсюда в трехстах верстах. Мы ехали не по почте, а на особых лошадях, собственно для экспедиции приготовленных, почему своротил я с почтового тракта, идущего на Верхоянск, и поехал по другой дороге, которую обыкновенно выбирают купеческие караваны и которая, по уверению якутов, сокращает путь почти на сто верст. В двадцати верстах от Бараласа должно переправляться через Яну, которая имеет здесь 70 сажен ширины. Лед был так скользок, что наши лошади, как обыкновенно, неподкованные, на каждом шагу падали. Мы сняли вьюки, хотели вести лошадей за повода, но все напрасно. После многих попыток прибегли к последнему средству – отправили одного проводника в Баралас за песком и золой, посыпали ими лед и таким образом счастливо перебрались на другую сторону.
Берега Яны здесь плоски и поросли по большей части лиственичным лесом средней высоты. Страна между Бараласской и Табалахской станциями представляет мало разнообразия. Сначала тянутся в северном направлении ряды холмов, исчезающие впоследствии в болотистых равнинах. Под защитой возвышений стоят невысокие лиственичные и березовые кустарники. Равнина усеяна множеством озер, соединенных между собой протоками и речками; мы переправились через одну из них, известную под именем Адыч[113], которая с NNO впадает в Яну, принимая в себя речки Табалах, Тостах и другие.
3-го октября достигли мы Табалахской станции, содержимой верхоянскими якутами. Она расположена на холмистой равнине, которая изрезана рыбными озерами и местами имеет хорошие луга. Просторная и довольно опрятная станционная юрта была нам тем приятнее, что всю дорогу от Бараласа при холоде от 10°до 19° мы вынуждены были проводить ночи под защитой полуразвалившихся юрт.
Здесь встретил я окружного врача Томашевского, который пробыл по делам службы 30 лет в Нижне-Колымске и теперь возвращался в отечество. Он сообщил мне много весьма полезных подробностей и замечаний об оставляемой им стране. Между прочим рассказывал он, что Колыма в июле месяце так разлилась у Средне-Колымска, что жители вынуждены были спасаться на крыши и на колокольню.
На восток от станции видна зубчатая цепь гор, направленная почти по меридиану и замечательная правильностью своих вершин, которые, имея конусообразный вид, кажутся прилепленными к сторонам хребта. 5-го октября мы отправились из Табалаха по холмистой, болотистой равнине. Местами она поросла невысоким и частью обгорелым лесом. На 85-й версте мы достигли замеченной из станции горной цепи, которая гораздо ниже Верхоянского хребта: она разграничивает Янскую и Индигирскую водные системы. По узкой долине среди гор пролегает дорога. Не могу наверное определить составных частей гор, но, судя по множеству обломков гранита, фельдшпата, слюды и кварца, должно полагать, что они сложены из этих пород.
Мы следовали узкой долиной вдоль берегов речки Догдо, впадающей в Яну. Недалеко отсюда лежит, окруженная горами, котловидная долина, известная под именем «Убиенного поля». В ней, говорит предание, скрывалась целая орда тунгусов, спасаясь от завоевателей Сибири, казаков, и после упорной битвы нашла здесь свою могилу. Осматривая окрестность, я отделился от моих спутников и хотел их догнать по прямой дороге, которая казалась мне короче. Она вела через небольшую реку, но едва отъехал я несколько шагов от берега, как лед проломился, и лошадь исчезла под ним. К счастью, мне удалось, несмотря на тяжелую шубу, во-время перескочить на твердый лед и пешком перейти на другую сторону. Лошадь не показывалась из воды, и я полагал, что она погибла, но якуты-проводники, заметя мое несчастье, со смехом поспешили ко мне на помощь, уверяя, что сейчас достанут лошадь не только живую, но даже и не мокрую.
В самом деле, когда они шестами разломали у берега лед, я увидел и впоследствии неоднократно имел случай то же заметить, что речная вода почти вся вытекла и образовала между дном и ледяной корой пустое пространство футов в шесть вышиной, где находилась моя лошадь. К несчастью, при падении вьюк с чаем, сахаром и ромом оторвался и упал на дно реки. Потеря таких необходимых в путешествии по ледяным пустыням предметов была для всех нас весьма чувствительна.
