Ознакомительная версия.
Дед молча прочел, хмыкнул и, приподняв одну бровь, а другую опустив, взглянул на меня. Мне стало неловко, и я полез в карман за блокнотом и карандашом, чтобы написать, что я представлял себе вчера Митрофана, как он едет со своим отцом в спортивный гипермаркет, и там все эти вещи… Но дед жестом остановил меня.
– Гут, гут, – прогудел он. – Но мне этого мало, Якоб. Напиши еще и принеси.
Я покраснел и закивал. Мать снова притянула голову деда к себе, погладила его по сутулым плечам и спине – под старой футболкой проступали позвонки и ребра – и прошептала, что нам пора и что мы придем вечером. Она отпустила деда, помахала поющему соседу с капельницей и быстро вышла из палаты. Я рванулся к деду, обнял его и побежал догонять мать.
– До свидания! – донесся из туалета голос второго соседа.
Долгое путешествие Вильгельма Беккера
Мой дед Вильгельм Беккер родился в 1929 году в Крыму. Когда ему было десять лет, его отца, учителя математики, арестовали, обвинили в том, что он хочет уничтожить советскую власть и Советский Союз, и расстреляли. В 1941 году, когда началась война с Германией, всех немцев, живущих тогда в Советском Союзе, выгнали из домов, посадили в товарные вагоны и отправили на вечную ссылку куда подальше. И моего деда – ему исполнилось 13 лет, ровно как мне сейчас, – с его матерью тоже отправили. Сперва на Северный Кавказ, а оттуда в Казахстан. Когда Советский Союз кончился и его республики стали отдельными странами, дед со своей единственной дочерью Евой – моей будущей мамой – уехал из Казахстана и больше никогда туда не возвращался. В Крым он тоже не возвращался, потому что в их старом доме давно жили другие люди и ничего уже не осталось от того большого немецкого села. Он доехал до нашей сонной области и остановился тут. Моей маме, когда она с дедом переехала сюда, было 13 лет. Число 13 кружит вокруг меня, как пчелиный рой вокруг Винни-Пуха, и я начинаю подозревать, что это неспроста.
Дед почти ничего не рассказывает о прошлом – иногда он рисует что-то и пишет в тетрадках, а потом рвет свои рисунки и тексты. Моя мать однажды сказала ему, что напиши, мол, книгу. Солженицын написал, Шаламов написал, Герхард Во́льтер написал – «Зону полного покоя», про ссыльных российских немцев в трудовом лагере. И ты тоже напиши, это же история! Он ей ничего не ответил, а мне сказал как-то раз, когда у него была бессонница и он курил на кухне над своими тетрадками, а у меня тоже была бессонница, и я вышел к нему в четыре утра: «У меня получается не книга, а жалоба. Я так не хочу».
– Засунь живот в штанину! – загоготал Тимур.
Проклятый Митрофан со своим папашей, это они виноваты. Они купили в спортивном гипермаркете какие-то идиотские комбинезоны для тренировок – четыре штуки. Тоха влезла, Тимур влез, Митрофан влез – он тощий, как шланг, – а я не влез! Ну, только до половины, а выше пояса уже никак. Потому что я жирный бегемот. У бати Митрофана два консервных завода, и он решил стать спонсором нашей секции. Я видел, как он приходил к Шевцову с упакованными в целлофан и перевязанными бело-сине-красной лентой консервами – это у него такой сувенир, тушенка в цветах российского флага. А теперь комбинезоны купил.
– Давай помогу. – Тоха, дымя зажатой в зубах трубкой, встала рядом и принялась натягивать на меня комбинезон.
Тимур приподнял свои солнечные очки и со значением произнес «о-о», а Митрофан вынул айфон и прицелился, чтобы нас сфотографировать. Тут я уже не сдержался и выбил у него айфон из рук.
– Ты чего? – захныкал Митрофан, падая на колени.
Он поднял айфон с травы, осмотрел его со всех сторон, потыкал по экрану и, бросив на меня обиженный взгляд, сунул айфон в карман своего комбинезона. Тимур рассмеялся – он всегда с таким удовольствием смеется над людьми. Я вырвался из рук Тохи и стал сдирать с себя этот мерзкий комбинезон. И тут же получил по затылку – не больно, совсем легко, но это меня сразу остановило. Это был Шевцов – появился непонятно откуда. Он быстро обвел нас всех взглядом, сдернул с носа Тимура очки и положил их себе в карман, а другой рукой потянулся, чтобы вынуть трубку из Тохиных зубов, но она вовремя увернулась и, шагнув назад, выпустила две густые струи дыма из носа.
– Дракониха, – буркнул Шевцов.
Я воспользовался моментом и снова стал стягивать с себя комбинезон, но только запутался в штанинах и чуть не грохнулся.
– У вас новый тренер, – сказал Шевцов, поддерживая меня за плечо и возвращая мне равновесие.
Тимур насмешливо свистнул.
– Чемпион Европы девяносто первого года, – продолжил Шевцов, не взглянув на Тимура. – Мастер спорта. Мой рулевой.
Мы все повернулись в ту сторону, куда он указал, и увидели невысокого человека в засаленных джинсах и спортивной кофте adadis, небритого, лохматого, красноглазого, с дырявым полиэтиленовым пакетом, в котором лежали какие-то громоздкие предметы. Тоха скептически кашлянула.
– Александр Николаевич Репа, – представил его Шевцов.
В этот момент дырявый пакет в руках Репы не выдержал и порвался, и из него на траву выпали потускневшие от времени золотые и серебряные кубки, какие дают спортсменам за победу на соревнованиях.
Преступление, наказание, снова преступление и снова наказание
За что я хотел утопить Митрофана в тот день, когда тренером у нас была Маруся из педагогического колледжа? Он выложил в интернете видео, где я пытаюсь ответить на вопрос Антона (это, кажется, была предпоследняя тренировка с Антоном), почему я стартую левым галсом, а не правым, хотя «идиоту понятно, что правым стартовать выгодно, у него преимущество, право дороги, дурья твоя башка!». Я бы предпочел не отвечать, но Антон припер меня к стенке эллинга, навис надо мной как коршун и ругал почем зря.
– Д-д-д… п-п-п… – плевался я слюной, и в глазах у меня все темнело от ярости. Я хотел ударить Антона в зубы. Или в солнечное сплетение. И пусть бы он меня тогда исколошматил до смерти, я бы не возражал. Но я не бил, а дрожал и заикался.
Оказалось, что Митрофан снял все это на айфон и тем же вечером выложил в интернет. Видео посмотрели двести человек, но я ничего об этом не знал, пока на запись не наткнулся кто-то из нашего класса и не показал всем остальным в классе и двух параллельных. И как раз в тот день, когда к нам на тренировку должна была прийти Маруся, мне устроили в школе полный apocalypse now. К пяти вечера, к началу тренировки, я уже был в бешенстве и выбирал казнь для Митрофана. Увидев тренера Марусю, я сразу понял, что в ее присутствии можно вытворять все что угодно. Пока мы ходили по дистанции, она сидела в рибе и играла на своем телефоне. Я подошел к Митрофану вплотную, наши борта столкнулись. «Ты чего», – пропищал Митрофан, и я в ту же секунду сграбастал его обеими руками и начал тянуть из лодки. Митрофан завопил и вцепился в мачту. Я слышал, как хохочет Тимур и как Маруся тоненько кричит: «Мальчики!» Митрофан никак не желал выковыриваться из своего корыта, и тогда я просто-напросто перелез в его лодку и ее опрокинул. Мы оба оказались в воде – Митрофан по-прежнему цеплялся за мачту, я стал отдирать его руки, и тут он по-настоящему испугался, и у него стали такие обезумевшие глаза, что я оттолкнул его, напоследок пнув ногой под водой, и поплыл догонять своего «оптимиста».
Ознакомительная версия.
