та надрывная эмоциональность, с которой он рассказывает об этих событиях, так же как и их хроникальная детализированность, производят впечатление неизменного присутствия автора во всех событиях разворачивающейся трагедии.
В дни февральской революции на Балтийском флоте погибли около сотни офицеров: в Гельсингфорсе около 45, немногим меньше в Кронштадте, в Ревеле – пятеро, в Петрограде – двое. Помимо офицеров погибли свыше 20 боцманов, кондукторов и сверхсрочников, четыре офицера покончили с собой, 11 пропали без вести. Аресту в Гельсингфорсе подверглись полсотни офицеров. Причины зверских убийств выжившие офицеры склонны были впоследствии объяснять действиями шпионов и провокаторов. Именно такая версия представлялась наиболее соответствующей истине, например, в случае с убийством вице-адмирала А. И. Непенина, когда волна самосудов (в ночь с 3 на 4 марта 1917 г.) уже схлынула. Однако российский историк М. А. Елизаров, исследовавший левацкие настроения на флоте в бурные события 1917 г. и первые послереволюционные годы, вполне уместно замечал, что никем не руководимое движение все-таки в основном выбирало не случайные жертвы. Та же толпа матросов, из которой раздался выстрел в спину Непенину, знала настроение проходившего в те же минуты гарнизонного митинга, высказавшегося резко против Непенина и избравшего командующим Балтийским флотом адмирала А. С. Максимова. Причины, по которым выбирались жертвы, были самыми различными: политические, сведение личных счетов, наличие немецкой фамилии. Не следует забывать и о том, что некоторые из матросов ранее добровольно сотрудничали с охранкой. Не случайно среди матросов бытовало мнение, что в числе убийц были заметавшие следы такого рода «добровольцы».
В «Оде революции» Владимир Маяковский очень точно передал атмосферу тех мартовских дней:
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Пьяной толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Не вызывает удивления то обстоятельство, что ни одна из политических сил не оказалась заинтересованной в расследовании и наказании убийц. Временное правительство отнеслось к произошедшему как к некой неизбежности, что, в сущности, лишь являлось свидетельством зыбкости самой новой власти. Для вождей левых партий (от эсеров и меньшевиков до большевиков) наличие жертв являлось своего рода свидетельством того, что происходящее именно революция, а не государственный переворот. Достаточно вспомнить в связи с этим инициативу с захоронением жертв революции на Марсовом поле в Петрограде.
Самосуды в начале марта не были последними. После подавления выступления Корнилова на кораблях матросы стали брать у офицеров подписку в том, что они осуждают мятеж Корнилова. Отказавшихся подписывать расстреливали. На линкоре «Петропавловск» такая участь постигла четырех офицеров. В Або был расстрелян начальник воздушной станции, в Выборге —11 офицеров. Следует сказать, что Гельсингфорсский ревком, как и другие выборные органы, стремился остановить новую волну самосудов. Так, в начале сентября им было издано специальное постановление, категорически запрещавшее самосуды. Центральный комитет
Балтийского моря (Центробалт), созданный в конце апреля 1917 г. для координации действий флотских комитетов, схожие решения выносил дважды – 31 августа и 3 сентября.
Казанцев неоднократно упоминает о роли большевиков в событиях в Гельсингфорсе. Однако среди моряков в столице княжества наиболее прочными позициями обладали эсеры. На Балтийском флоте численность их организации намного превосходила большевиков. К маю 1917 г. в Гельсингфорсе эсеров насчитывалось до 15 тыс., тогда как большевики в своих рядах имели не более 3 тыс. Во флотских эсеровских организациях преобладали левонастроенные эсеры, не считавшие грехом действовать вопреки указаниям партийного руководства. В отличие от эсеров и большевиков позиции анархистов среди флотских экипажей кораблей, стоявших в Гельсингфорсе, были относительно слабы. Слава анархистского досталась только флагману Балтфлота – линкору «Петропавловск». Казанцев о событиях на этом корабле повествует довольно подробно. Только к осени 1917 г. влияние анархистов стало более заметным.
Воспоминания Дмитрия Леонидовича Казанцева были написаны в 1931 г. Начало 1930-х гг. в истории Финляндии было богатым на события. Политическая ситуация в стране была предельно напряжена, Лапуаское движение – на подъеме. Радикальные правые элементы организовали похищения различных политических деятелей, прежде всего коммунистов и социал-демократов, но в числе похищенных оказались и бывший президент страны Стольберг со своей супругой. Самые радикальные представители движения требовали создания в стране режима сильной власти. Достижение этой цели считалось невозможным в рамках парламентских процедур, поэтому и требовало использования особых методов воздействия на государство. Законные методы и процедуры отнюдь не отвергались, но считались приемлемыми лишь до тех пор, пока могли служить целям
Лапуаского движения. Однако, если законность оказывалась не совместимой с «благом Родины», на первый план выступала высшая форма справедливости – закон Лапуа, оправдывавший все самые радикальные меры. «Мы делаем, что нам нравится, другие делают то, что могут», – говорил лидер движения Вихтори Косола. Чем-то происходившее должно было напоминать Казанцеву события 1917 г. Возможно, эта напряженная политическая атмосфера добавила эмоциональности его воспоминаниям.
Рупасов А. И.
Воспоминания о службе в Финляндии во время Первой мировой войны 1914–1917
Активистское (егерское) движение в Финляндии, история его развития и сформирование из финляндцев Королевского Прусского егерского батальона 27-го в германской армии. Меры борьбы русских военных властей в крае с активистским движением и вербовкой в германскую армию
Активистское движение, появившееся в Финляндии почти в самом начале войны нашей с Германией, не было новым. Оно явилось лишь выявлением в новую форму тех движений, которые давно существовали в крае и начало коих следует искать еще в те времена, когда краем управлял генерал-адъютант граф Берг. Эти организации, первоначально пассивные, затем понемногу начали изменять свой характер. После расформирования в 1900–1905 годах финских войск, когда главари сепаратизма увидели, что нет более той точки, на которую можно было бы опереться, а раздробленные при упразднении части, распыляясь, могли стать совершенно бесполезными для дела, то было решено создать в крае ряд организаций, которые могли бы послужить средством к объединению и созданию обученных военному делу кадров. Удалось это сделать только в период наших неудач в войне с Японией образованием полицейского резерва в городе Гельсингфорсе, своей численностью во много раз превышавшего действительную потребность в городовых во всей стране. Затем в каждом городе и даже общине были образованы добровольные пожарные дружины, обучавшиеся два раза в неделю летом военному строю. В печати 1906 года возник союз «Войма», а когда он был ликвидирован русским правительством, то появились различные стрелковые общества, спортивные и атлетические организации и т. п.
В
