бог, метал он молнии своих высокочастотных генераторов, предрекая то время, когда энергию можно будет перебрасывать с места на место без проводов. И уже не вода, а твердая наша матушка-земля выступила в его расчетах в главной роли. Земля как проводник. Именно через землю надеялся Тесла распространять сколь угодно далеко сигналы и энергию. Он намеревался покорить расстояния всепроникающей мощью высокой частоты, меняя состояние земли сериями электрических возмущений. Разряды его трансформатора можно было уже подслушать издалека в телефонную трубку. И все же из этих «земляных опытов» по-прежнему не произошло рождения беспроволочной телеграфии. Хотя Тесла и ходил где-то около. Его находки, его мощные электрические машины пригодятся много позднее, когда уже из совсем других опытов вырастет настоящий беспроволочный телеграф и станет уже называться современным именем — радио.
А пока что Тесла, мечтая о свободной передаче электроэнергии — не знаков, не букв, не человеческого голоса, а рабочей энергии, — заглядывал слишком далеко. В истории изобретений бывает не только «недолет», но и «перелет». В обоих случаях мимо цели. Так случилось и с Тесла: он промахнулся несколько вперед. И беспроволочный телеграф еще ждал своего создателя.
Но вот в Петербурге выступает Александр Попов, демонстрирует прибор и говорит:
— Передача сигналов на расстояния.
Что же произошло? И кто он такой, Попов, и что он сделал, что позволило ему это сказать? Новое заблуждение? Или наконец это действительный ответ? Ответ на то, что так долго ждало человечество.
ШКОЛА НА ОСТРОВЕ
Когда же это было? Да, двенадцать лет назад. Он приехал тогда в Кронштадт. Они приехали. Их свадебное путешествие к новым берегам.
Был прозрачный сентябрьский день 1883 года. Старенький колесный пароход, пузатый, пыхтя трубой и перебирая плицами, медленно полз на запад, к кронштадтскому острову. Они стояли вдвоем рука об руку на открытой верхней палубе, глядя вперед, словно пытаясь рассмотреть то, что их там ожидает. Александр Попов со своей женой Раисой. Молодая супружеская пара. Он — длинный, худощавый, с мягким, вытянутым лицом и реденькой светлой бородкой, что отпускали тогда многие даже в ранние годы. Только что окончивший университет по физико-математическому факультету, обладатель свеженького диплома, избирающий себе жизненный путь. И она — хрупкая, миловидная, которую теперь, как замужнюю, полагается называть Раисой Алексеевной, но которая и своей прической на прямой пробор, и простенькой кофточкой с кушаком смахивает все еще на курсистку.
В багажном трюме лежали их вещи — совместное имущество, состоявшее главным образом из смены белья и книг. А остальное… Там будет видно. Они переезжали на этот остров, в Кронштадт, вероятно, надолго, на годы.
Позади оставался Петербург, петербургская столичная жизнь, университет, университетские товарищи, учителя, близкие знакомые… Попов, схватившись крепко за поручни, морщась от ветра или собственных мыслей, следил за бегущей волной. Он сделал выбор. Каждый молодой человек, кончающий школу или высшую школу, становится перед этим: что же дальше?
Он, Попов, закончил университет с отличием. Представил выпускную диссертацию, получил степень кандидата — право остаться при университете, при кафедре физики. Там была знакомая обстановка. И тот самый зал в физическом кабинете «Же-де-пом», где на скрипучих антресолях можно было бы продолжать привычные занятия. Подготовка к профессорскому званию. Знакомые люди вокруг. Уважаемая профессура. Язвительно острый профессор Иван Иванович Боргман, горячий проповедник новейшей физики и мало еще признанной максвелловой электромагнитной теории света. Федор Фомич Петрушевский, университетский патриарх с седой патриаршей бородой, воспитатель многих поколений физиков, основатель физической лаборатории и долголетний председатель Физического отделения Русского физико-химического общества. И, конечно, Орест Данилович Хвольсон, эта «ходячая энциклопедия физики», на чьи блестящие лекции по электричеству и магнетизму стекалась студенческая молодежь со всего Петербурга. И университетские товарищи — все те, с кем вместе просиживал он, Попов, на скамьях аудиторий, и вместе проходил физический практикум, и бегал на галерку Александринки и в залы музеев, и спорил с ними на вечеринках о вопросах жизни и вопросах науки, — все эти теперешние ассистенты и приват-доценты.
Он оглянулся туда, где позади парохода удаляющийся Петербург терял уже свои очертания, сливаясь в темносерую массу за дымкой расстояния. Только купол Исаакия вздымался там вершиной, горел золотом на солнце. Петербург. Город, ставший его университетским отечеством с тех пор, как он, изумленный и подавленный долговязый семинарист, приехал сдавать вступительный экзамен с далекого Урала, протрясясь сначала сотни верст в допотопном тарантасе и увидя затем впервые в жизни железную дорогу. Петербург. Где-то там — исхоженные линии проспектов, площади, Нева и мосты через нее, набережная университета, Фонтанка, Мойка… На Мойке, у деревянного Полицейского моста, стояла когда-то барка, где была одна из первых петербургских электростанций, и он, студент, работал там простым монтером, участвуя в первом электрическом освещении Невского проспекта. А дальше Михайловский манеж, где также при его участии загорались первые электрические свечи. И еще неподалеку — Соляной городок, где в старинных, переделанных амбарах устраивались иногда электрические выставки и где серьезный не по возрасту студент Попов давал зрителям объяснения. Трудная и увлекательная школа практики, которая сводила его с такими людьми, как Булыгин, Чиколев, Лодыгин, Яблочков, Лачинов, Славянов, — все таланты электротехники первой величины.
Теперь все это уходило от него куда-то в далекую дымку над водной гладью.
Он сделал выбор.
Главное — его склонность к исследованиям. Постоянный неутомимый поиск в науке. Поиск нового — того, что только еще зарождается и что еще не раскрыло своих возможностей. А для этого надо знать. Очень много знать и уметь. Можно было бы избрать дорогу профессора, и она ему как будто бы открывалась. Остаться при университете. Многие из молодых были бы счастливы этим воспользоваться. Профессорская карьера! Жизнь в столице. Физический кабинет… Попов долго думал об этом. О, как мучительно приходилось решать! Знает ли он достаточно физику для избранной цели? Знает ли глубоко, по-настоящему ее теоретические основы и ее последние открытия? Умеет ли он работать всерьез — как физик, как исследователь?
С экспериментальной частью физики ему было спокойнее. Приборы, опыты, различные конструктивные приемы — с этим он как будто освоился. Он же прошел весь практикум в лаборатории университета под наблюдением такого мага и волшебника, как Владимир Владимирович Лермонтов, бородатый ворчун и добряк, с толстыми, но удивительно чуткими пальцами ювелира, который и сам владел несравненным искусством физического эксперимента, и умел передавать это искусство другим — кого он считал достойными. Попов был в их числе. Но речь о другом.
Основы физики, новейшая теория… Вот что заставляло его задумываться. Знание основ не дается из опыта, их точное изложение — это особая область, и
