Тут плотно сжатая в кожухах изоляции энергия наконец-то получает долгожданную свободу.
— Только бы выдержала проводка! Только бы не пробило изоляцию! Только бы где-нибудь не полыхнуло!
Стиснутые по окружности раскалёнными обмотками статоров, бешено вращаются массивные якоря-роторы мощных электромоторов. Они жадно поглощают это раскалённое и живительное для них пойло. Адским жаром пышет железо вокруг. Пронзительно и надсадно воют вентиляторы, безуспешно пытаясь всё это дело охладить. Горячий воздух обжигающими упругими струями разносится по электромоторному отсеку.
Но весь этот ад, все эти жизнь и борьба существуют где-то там, далеко. У нас же в седьмом по-прежнему тихо, промозгло и сумрачно.
— Надо бороться! Надо что-то делать! — вновь вскакиваю я, шумно отлипая от дерматина кресла, и вновь опускаюсь на своё место, раздавленный и обессиленный осознанием собственной никчёмности. В голове невообразимая какофония мыслей и чувств:
— Хочу жить!!! Там, наверху… там всё… там — ветер, мороз, воздух! Если уж умереть, то не здесь, не сейчас! Пусть это будет завтра! Пусть сегодня! Но пусть это произойдёт наверху… на воздухе! Но только не тут, не так, не сейчас… Нет!!!
Стрелка глубиномера продолжает мелко подрагивать, вибрируя вместе с железом корпуса. Я смотрю на её трепетный танец и словно магическое заклинание бормочу под нос:
— Давай… Давай… Давай… — и продолжаю машинально водить суконкой по медной поверхности торпедного аппарата, давно уже отполированного до блеска.
И тут словно благая весть снизошла на меня. И хотя в отсеке ровно ничего не произошло и не изменилось, всё оставалось таким же, как и секунду назад, я вдруг ощутил, что душа моя как бы встрепенулась и тело непроизвольно подалось вверх. Какими-то потаёнными фибрами души я уловил тот переломный момент, то робкое движение качнувшегося в нашу пользу маятника, которые вселили в меня уверенность, что всё будет хорошо. И хотя стрелка глубиномера подрагивала всё на тех же 280 метрах и даже вроде бы опустилась ещё на пару делений, но я уже знал, что мы всплываем и скоро окажемся на поверхности!
Подтверждение этого не заставило себя долго ждать. Воздушный пузырёк в дугообразной, изогнутой выпукло вверх стеклянной трубке дифферентометра нехотя качнулся влево и медленно пополз… пополз… Градус… два… три… пять!
— Ура!!! Всплываем! — раздался за моей спиной чей-то истошный крик и тут же осёкся, словно в страхе, что может вспугнуть этот едва забрезживший шанс на спасение.
— Двести восемьдесят… Двести семьдесят пять…
Глубина уменьшается! Всплываем! Но почему так медленно… Балласт продут, электромоторы натужно воют на предельных оборотах, рули глубины переложены на всплытие, а лодку как будто кто-то держит за хвост!
Но вот поехало, понеслось:
— Глубина двести семьдесят… двести шестьдесят… двести сорок… двести…
Пройдя определённый рубеж, разогнавшись и получив инерцию подъёма, лодка начинает буквально взлетать. Сжатый воздух в ЦГБ с уменьшением забортного давления расширился, выдавил из цистерн остатки воды, что ещё больше увеличило скорость подъёма. Глубиномер работает уже в режиме вентилятора. Стрелка несётся в обратном направлении, и за ней не уследить.
— … Сто восемьдесят… сто пятьдесят… сто…
Палуба вздымается, стремительно растёт дифферент на корму! Десять… пятнадцать… двадцать пять градусов… тридцать! Это же предел!!!
Вот сложился и с грохотом опрокинулся стоящий в среднем проходе раскладной стол. Со свистом разгоняющегося снаряда он пролетел по отсеку, почти никого не повредив, только отбил ноги оказавшимся у него на пути двоим моим нерасторопным торпедистам. От носовой переборки прямо на меня, словно с ледяной горки, несётся, набирая скорость, незакреплённая двадцатикилограммовая бандура РДУ [6]. Увернувшись в последний момент, я попадаю под ледяной дождь из опрокинувшейся банки, которая всё это время спокойно висела у меня над головой, а тут вдруг вздумала оборваться.
Но больше всего в этой свалке досталось Василию Алибабаевичу, нашему трюмному машинисту. На его голову обрушился алюминиевый бак, доверху наполненный различной посудой. Отскочив от головы, бак с чудовищным грохотом рухнул на пайолы. Стеклянными и фарфоровыми брызгами полетели в стороны осколки разбитой посуды. Зазвенели и запрыгали, разлетаясь по отсеку, эмалированные кружки, металлические вилки, ложки и ножи.
После этого у Василия Алибабаевича появились определённые проблемы. Русский язык, который в своё время он с горем пополам освоил в средней школе города Ленинабада, он вроде бы окончательно не забыл, но начал всё путать. Особенно трудно ему пришлось с обращениями «ты» и «вы». Он окончательно запутался в этих «двух соснах» и в итоге перестал забивать этим голову. Ко всем начальникам, от мичмана до капитана первого ранга, он обращался исключительно на «ты», а к коллегам, сослуживцам, «карасям» и матросам своего призыва — по-джентльменски строго на «вы».
Между тем мы продолжаем взлетать. Словно на скоростном лифте, всё быстрее и быстрее лодку увлекает наверх. Ноги в коленях непроизвольно подгибаются, сила тяжести наваливается и неумолимо тянет к полу.
И вот подводная лодка пробкой вылетает на поверхность!
На корабле обеспечения, стоящем в паре десятков кабельтовых от места нашего экстренного всплытия, от такой картины все опешили, а вахтенный офицер от удивления так неосторожно распахнул рот, что вывихнул челюсть. Он потом три дня не мог его закрыть, ходил, истекая слюной на китель и прикрывая нижнюю часть лица полотенцем. Только по прибытии на базу бедняге вправили челюсть, при этом он чуть не откусил два больших пальца доктору, производившему манипуляцию.
Пострадал и сам командир корабля, тоже в прошлом подводник. Замахнув не с того стакана, он поперхнулся чистоганом, начал страшно пучить глаза, икать, кашлять и пускать пузыри. Немного отдышавшись и ещё не совсем придя в себя, решительно выдал по трансляции:
— Пузырь в нос! Продуть цистерны главного балласта!
Потом, сообразив видимо, что находится не в боевой рубке подводной лодки, а всего лишь на ходовом мостике старенького катера-торпедолова, суетливо поправился:
— Тьфу ты! Отставить! Отставить!
После чего вновь закашлялся и неопределённо просипел:
— От суки… а!!!
Как потом рассказывали очевидцы, повидавшие, надо сказать, всякое, зрелище было достойно лучших голливудских фильмов.
Представьте: стальной снаряд весом в две с половиной тысячи тонн и длиной под сотню метров на скорости хорошо разогнавшегося экспресса, увлекая за собой тонны глубинной воды, выскакивает из моря и в клубах пара и пены обрушивается брюхом в пучину! Поистине незабываемое зрелище! Жалко, что мне не довелось запечатлеть это снаружи, но зато я имел счастье в полной мере прочувствовать все прелести нашего всплытия изнутри.
Мне удалось испытать радость и стремительного взлёта, и не менее стремительного падения, от которого я, кстати, до сих пор храню вполне ощутимую отметину на своём черепе. Когда я состарюсь и полысею, она станет видна всем, и я
