Над Ленинградом и Кронштадтом появились аэростаты заграждения. Гигантские тела их мерно покачивались на тонких, невидимых тросах. Истребители прикрытия стали летать не ниже трех тысяч метров.
В одном из полетов мы заметили над Карельским перешейком самолет — разведчик. Пересекая Финский залив, он держал курс с севера на юг — прямо на Кронштадт. Оставив товарищей прикрывать базу, я начал набирать высоту в надежде перехватить разведчика. Было около шести тысяч метров, когда стало тяжело дышать. Между тем кислородной маски в бортовой сумке не оказалось. На этих самолетах никто у нас на большую высоту не поднимался, и техник убрал маску за ненадобностью. Разведчик шел надо мной, на высоте около восьми тысяч метров. Скорость полета его была большой, и я понял, что мне его не перехватить, даже если бы у меня была кислородная маска.
Внимательно разглядываю вражеский самолет и по длинным гондолам вынесенных вперед моторов безошибочно узнаю Ю-88. Дышу, как рыба, выброшенная на берег. Перед глазами бегут зеленые, красные, желтые круги. Понимая, что это кислородное голодание и что я Вот-вот потеряю сознание, последним усилием делаю переворот. Самолет срывается вниз, но я больше ничего не вижу и не слышу. Прихожу в себя на высоте около двух тысяч метров. Машина в отвесном пикировании, в ушах свист. Вывожу самолет из пикирования. Руки и ноги дрожат. Инверсионный след Ю-88 уходит далеко на запад. На душе такая досада, что и не высказать. Подо мной Волосово и железная дорога на Нарву. Вон куда умахал в погоне за разведчиком! Представляю себе, как люди там, на земле, следя за моим полетом, укоризненно качают головами: «Эх, парень!..»
Восточнее нашего аэродрома — я увидел это издалека — что-то горело. На земле меня ожидала горькая весть: погиб наш боевой товарищ Петр Хрипунов. Возвращаясь с базы, он и Алиев заходили на посадку. В то же время пришел с задания летчик соседней эскадрильи Окопный на истребителе МИГ-3. Радио на самолетах нет, а на сигнальную ракету Окопный отреагировал поздно. На развороте он столкнулся с заходившим на посадку самолетом Хрипуноза. Беспомощно смотрели мы со стороны, как догорали останки двух машин… Близко подходить было нельзя: еще рвался боезапас.
— Вот и нет больше нашего Петра Фалалеевича, — сказал кто-то из летчиков. — А как он рвался в бой, как хотел сразиться с фашистами!..
Ужинали молча. Потом майор Новиков еще раз напомнил нам об осмотрительности в воздухе, о том, что после вступления Финляндии в войну на стороне фашистской Германии обстановка стала намного сложней. Эти слова командира вызвали оживленный разговор. Многие из авиаторов считали, что полку наверняка придется принять участие в обороне Карельского перешейка от возможного наступления финских войск.
В конце ужина к нам пришел адъютант эскадрильи лейтенант Аниканов. Аккуратный, подтянутый — настоящий штабист, он всегда в делах и заботах.
— Товарищи летчики, сообщаю приятную новость! Все замерли. Услышать новость, да еще приятную,разумеется, хотелось каждому.
— С сегодняшнего дня, — медленно начал Аниканов, — летный состав будет отдыхать в деревне Низино!
Последнее слово он произнес с особой торжественностью, как бы ожидая оваций.
Это и вся новость? — подал голос Сергей Сухов.
А что? — Аниканов сконфузился, глядя на наши не выражающие восторга лица.
Не знаю, — продолжал Сергей, — мы тут про войну, а ты нам про какой-то отдых толкуешь.
Вот если бы ты нас, Аниканыч, на настоящий фронт послал, где бы можно было драться с фашистами, — сказал Федоров, — это была бы действительно приятная новость.
Пользуясь случаем, мы обступили адъютанта, допытываясь, не намечается ли перебазирование поближе к фронту, нельзя ли перевестись в часть, ведущую боевые действия. Лейтенант Аниканов молчаливо выдержал все атаки, чтобы в конце концов изречь:
— Машина подана, прошу садиться!
Жаль было расставаться с обжитой землянкой. Но приказ есть приказ.
Остановилась наша машина в самом конце деревни Низино. Мы вошли в дом, возле которого стоял часовой. Интендантство позаботилось о нас. На кроватях сияли белизной подушки и выглядывающие из — под одеял простыни. Отдыхали мы в ту ночь на славу.
Утром Новиков и Исакович сообщили всему личному составу, что наши войска западнее Выборга вступили в бой с врагом. Теперь каждому стало ясно, что вскоре и нам предстоит драться с фашистами.
Ленинград готовился сражаться на два фронта. В результате общей перегруппировки сил кое-какие изменения произошли в нашем полку: осталось только три эскадрильи из пяти. Остальные были переданы другим частям и улетели на западные аэродромы.
Нашему звену еще сравнительно везло. Несколько дней подряд нам доверяли подняться в воздух первыми. Так было и на этот раз. Все мы (третьим в полет был послан младший лейтенант Годунов, летчик из звена Костылева) уже заняли свои места в самолетах, ожидая вылета на прикрытие базы. Но вылет был отменен. Поступил приказ поставить подвесные баки и явиться к командиру. Задача, которую мы получили, была необычной. Требовалось определить, где проходит линия фронта, как далеко фашисты от Ленинграда. Выслушав майора Новикова, мы удивленно переглянулись.
— Видите ли, обстановка на фронте настолько сложна и данные о ней так противоречивы, — сказал он, — что командование военно — воздушных сил флота вынуждено само ориентироваться.
Посмотрев на часы, Новиков предупредил, что командующий дал нам срок до шести часов утра и что в нашем распоряжении остались считанные минуты. Затем командир взял мой планшет и, еще раз уточнив по карте маршрут, пояснил:
— Пойдете на Псков, а если потребуется — и дальше. Идите, пока вас не обстреляют зенитки. Высоко забираться не надо. Держите полторы — две тысячи метров, и будет хорошо. В остальном действуйте по обстановке.
«…Пока не обстреляют», — вспомнил я слова командира, разворачиваясь на курс следования к Пскову, странная задача! Самолеты Алиева и Годунова шли, как бы прижимаясь к моей машине. Сказывалась училищная привычка ходить «крыло в крыло». Но мы направлялись к
линии фронта, а сомкнутый боевой порядок не обеспечивает отражения внезапных атак истребителей противника. Пришлось разомкнуться.
Прошли Волосово. Справа открылось большое круглое, как пятак, озеро Самро. Путь дальний, держим эка что высоту три тысячи метров. Здесь меньше рас — код топлива. Под крылом проплывают деревни, поля, са, болота. Справа уже хорошо виден берег Чудского озера и город Гдов.
В районе Пскова полету мешает облачность. Где же стреляют? Я, признаться, волнуюсь. Внимательно наблюдаю за воздухом. Высота уже восемьсот метров. Идем под облаками. На горизонте показался город Остров. Справа что-то горит. Клубы черного дыма застилают город. Слева, чуть дальше, видны еще два очага пожара. По дороге на Псков, поднимая пыль, идут танки. Сомнений нет — фашистские. Но нас никто не обстреливает. Вот уже и окраина Острова. Слева на встречных курсах под самой кромкой облаков проносятся два самолета. Возможно, это вражеские истребители. Разворачиваюсь на обратный курс. Ощущаю напряженное биение сердца. Стараюсь подавить волнение. Но самолеты уже исчезли.
