Что мог я в свои двадцать с небольшим знать об Италии, о профессиональном футболе, о контрактах? Я в общем-то ничего и не знал. Но беда моя была не в этом, а в том, что рядом со мной не нашлось человека, который помог бы советом, объяснил бы кое-что, позаботился бы обо мне и моих интересах.
В разговорах о звездах шоу-бизнеса нам часто приходится слышать такие слова: менеджер, агент, антрепренер, импресарио. Уже потом, пожив в Италии и с головой окунувшись в профессиональный футбол, я понял, что игра — точно такой же бизнес и что любому, кто хочет в нем преуспеть и не пойти ко дну, нужна помощь знающего человека. В итальянском футболе людей, которые заботятся о футболистах и отстаивают их права, называют прокураторами. Без активного участия прокуратора там никто никогда не заключит ни одного контракта и вообще не сделает ни единого важного шага.
Кто же такой этот прокуратор? Альтруист, желающий из человеколюбия помочь молодому игроку пробиться к славе и деньгам? Конечно же, нет. Как и любой бизнесмен, прокуратор думает о собственной выгоде, однако квалифицированные мастера своего дела не довольствуются, подобно мелким маклерам, разовым доходом от сделки по продаже того или иного футболиста. Прибыль прокуратора напрямую зависит от благосостояния его подопечного, и потому он всеми силами старается отстаивать интересы игрока.
На протяжении этой книги нам еще не раз предстоит возвращаться к разговору о прокураторе, о том, как могла бы сложиться моя карьера, будь рядом со мной опытный и заботливый советник. Все, о чем здесь будет рассказано, уже в прошлом, былого не воротишь, однако я надеюсь, что, прочитав эту книгу, молодые игроки, лишь начинающие свой путь в футболе и мечтающие пойти по моим стопам, смогут избежать повторения моих ошибок. И если благодаря мне чья-нибудь карьера за границей сложится успешнее, чем моя, я буду счастлив так, как бывает счастлив тот, кому удается увидеть реальные плоды своего труда.
Итак, меня ждала Фоджа — маленький южный город, чья скромная команда только что вышла в Серию А, как в Италии называют высший дивизион.
До окончания сборов оставалось четыре дня. Меня привезли на базу, расположенную в живописном горном местечке. Первое, что я сделал по прибытии, — направился в отведенную мне комнату и бросился к телефону. Напряжение, которое накопилось за долгие часы, проведенные в незнакомой стране, могла снять только русская речь. Я так соскучился по ней, что звонил всем подряд — родным, друзьям, знакомым. В первые дни телефон стал моим ближайшим другом: после каждой тренировки я стремился как можно быстрее попасть в свою «келью» и остаться наедине с трубкой, которая была моей единственной связью с далеким родным миром.
Окружавший же меня мир — прекрасный, радостный, веселый и необычайно интересный — был для меня чужим. Я просто-напросто боялся выйти из своего укрытия. Что я буду делать там, снаружи, что скажу окружающим, чьего языка не знаю? Не находя ответов на эти вопросы, я вновь и вновь набирал московские номера. Думаю, время, проведенное мною в конце июля и в августе у телефона, исчислялось не минутами и не часами, а сутками. Можете представить, как после этого выглядели телефонные счета: все деньги, которые я на протяжении последних месяцев откладывал на отъезд, ушли на оплату разговоров с Москвой.
Довольно долго я боролся с собой, заставляя себя покидать тихую обитель, выходить «в свет», встречаться с новыми товарищами. Думаю, дело здесь не в моей личной скромности и нерешительности. Не стоит забывать, что это был 91-й год, когда мы, по сути, только начали открывать для себя мир. Воспитавшему нас Советскому Союзу предстояло через считанные месяцы кануть в небытие, но избавляться от советского менталитета всем нам приходилось еще долго — а многим, увы, приходится и до сих пор. В то время, когда я попал в Италию, нашего человека за границей можно было распознать издалека. Мы были скованны, не уверены в себе. И я, разумеется, не представлял собой исключения из правила. По характеру и менталитету я просто не был готов к встрече с трудностями и — тем более — к их преодолению.
Но со временем все встало на свои места: веселая, оживленная обстановка в команде заставила меня понемногу раскрепоститься и начать избавляться от своих страхов и предрассудков. Действительно, ребята в «Фодже» подобрались на удивление дружелюбные и открытые. Да и сама атмосфера в клубе не позволяла грустить и печалиться. Впереди у нас сезон в Серии А, для большинства игроков — первый в карьере. Все с нетерпением ждали начала чемпионата, хотя, конечно же, понимали, что в силу объективных причин «Фодже» предстояло в первую очередь бороться за выживание в группе сильнейших. Но это никоим образом не убавляло всеобщего оптимизма.
Вскоре этот оптимизм заразил и меня. Я уже не боялся разговоров с товарищами по команде, хотя велись они преимущественно при помощи жестов. Ну а во время тренировок проблем вообще не возникало: язык футбола понятен всем. Все что мы делали на поле, было мне необычайно интересно, и я вполне мог обойтись без единого итальянского слова. Вообще, когда играешь в футбол, забываешь обо всем.
Но вне поля нужно было начинать новую жизнь, менять свой менталитет. И здесь уже языка футбола явно не хватало, требовался итальянский. Иначе как понять нашего тренера Зденека Земана, любившего подолгу говорить о тактике, объяснять свои многочисленные схемы, как общаться с ребятами? И вообще, разве можно, не зная языка, понять страну, ее людей, ее футбол? Конечно, нет, и поэтому все свои силы я бросил на изучение итальянского.
Первое слово, которое я выучил на базе во время сборов, — «андьямо» («идем»). «Идем на тренировку», «идем есть» — это были самые распространенные фразы, которые мне приходилось слышать от своих товарищей. Собственно говоря, мы ведь там больше ничего не делали: два раза в день тренировались, три раза в день ели, а остальное время спали, восстанавливая силы.
Время, проведенное в компании за столом, я старался проводить с максимальной пользой, запоминая названия окружающих предметов: «нож», «вилка», «тарелка», «стул», «стол», «мясо», «рыба», «хлеб», «вода» — мой лексикон поначалу формировался с явным гастрономическим уклоном.
Позже, вернувшись в город, я всерьез засел за учебники. Как нельзя кстати пришлась помощь одной из сотрудниц президента Казилло. Поскольку, как я уже говорил, он вел дела с нашей страной, ему было не обойтись без работников, знающих русский язык. Он познакомил меня со своей переводчицей Кристиной: когда я впервые заговорил с ней, у меня сложилось впечатление, что она моя соотечественница, настолько хорош был ее русский. А легкий, едва уловимый акцент казался скорее приобретенным, нежели унаследованным — такой акцент часто появляется у людей, уезжающих в чужую страну и редко говорящих на родном языке. Но потом я с удивлением узнал, что на самом деле она итальянка.
