…На исходе четвертого месяца Хвостов с Давыдовым добрались, наконец, до Охотска. Позади остался тяжелейший и полный опасностей путь. В Охотске их ждало уже компанейское судно «Святой Елисавет» с пьяной в стельку командой.
– Вылазьте на божий свет, сердешныя! – свесился в трюм Хвостов. – Да подымайте парус!
– Опохмелиться бы нам сперва, господин хороший! – полезли по трапу недовольные мореходцы. – Как же нам, горемычным, на тощак-то плысть!
– Вот в окиян выйдем, там водичкой соленой и опохмелитесь! – заверил их лейтенант, саблей в руках поигрывая. – Отдавай конец швартовый!
– Куда хоть поплывем? – спросили мореходы, опасливо на саблю поглядывая.
– А прямиком до Америки!
– То-то и делов, так бы сразу и сказал! Что мы, Америк не видывали!
Из дневника Давыдова за август 1802 года: «На судне „Елизавета“ всего было 49 человек: лейтенант Хвостов, начальник оного, я – штурман, подштурман, боцман, трое матросов, 34 промышленных, два алеута с Лисьих островов, один американец с полуострова Аляксы, приказчик, помощник его и два наших человека.
…Хвостов и я были первые морские офицеры, вступившие в Американскую компанию: посему всяк удобно себе представить может, какие трудности преодолевать, какие недостатки во всем претерпевать, какие закоренелые предрассудки истреблять, каких привычных к буйству людей усмирять и, наконец, с каким невежеством должны были мы беспрестанно бороться».
Воздев латанный-перелатанный парус «Святая Елисавета» взяла курс в Охотское море, чтобы миновав его, через Курильскую гряду, выбраться в океан и взять курс к оскаленным аляскинским берегам.
Скрипя изношенным корпусом, судно медленно тащилась по речке к Охотскому морю. Хвостов с Давыдовым, как могли, наводили порядок среди своей команды. Бесед душеспасительных не вели, орудовали больше кулаками. На команду сей воспитательный метод, впрочем, впечатление должное произвел. Пока к морю по речке выбирались, трижды на отмели выскакивали. Хвостов от души лупил рулевого по зубам:
– Смотри зорче, лахудра пьяная! А то враз инвалидом сделаю!
Но вот впереди и беспредельная свинцовая ширь. В парусах заполоскал свежий ветер. Ударила в борт волна, за ней другая, третья. Отчаянно скрипящую «Елисавету», подняло на высоком гребне, а потом с силой ухнуло куда-то вниз.
– Вот он, океан великий, Магелановым подвигом воспетый! – был в восторге Давыдов.
Хвостов отмолчался. Сейчас его более интересовал вопрос, как поведет себя на океанской волне старое судно. Однако старушка «Елисавета», к его радости, держалась и управлялась вполне прилично.
Без малого два месяца длился переход от Охотска до острова Кадьяк, где в бухте Святого Павла располагалось управление американскими колониями.
Первое время мореплавателям не везло. Ветры дули большей частью противные, затем и вовсе пошли непрерывные шторма со снежными метелями. Борясь с обледенением, целыми днями до полнейшего изнеможения рубили топорами лед. Довелось пережить даже пожар. В одну из ночей внезапно вспыхнула балка над камбузом. И хотя огонь быстро потушили, весь дальнейший путь сидели на сухарях и солонине. Матросы рассказывали, что пожар произошел из-за пакости охотского печника, таившего злобу на компанейского комиссара.
– Вернемся живыми, повешу за ноги на первом суку! – ярился Хвостов, давясь прогорклым сухарем с червяками.
Матросы крестились. Этот точно не моргнет, а повесит! Впрочем, за время перехода случались вещи и похуже сгоревшего камбуза. Так однажды в шторм начала быстро прибывать в трюм вода. Ни помпы, ни ведра не помогали. Когда Хвостов с Давыдовым кинулись в трюм… Мама родная! В местах, где доски должны были крепиться друг к дружке болтами, были лишь дырки замазанные смолой! Кое-как скрепили, чем было под рукой. В общем, плыли… Но вот, наконец, и заснеженные скалы Аляски. В бурунах прибоя предстала перед мореплавателями бухта Святого Павла, мрачная и величественная.
Из дневника Гавриилы Давыдова за 15 октября 1802 года: «На рассвете увидели мы остров Уналашку, состоящий из множества остроконечных гор, из которых иные покрыты были снегом… К утру ветр крепчал, а после полудни должно было взять другой риф у марселе. Ночью оный превратился в совершенную бурю… Порывы ветра были ужасны, жестокое волнение, с великой силою ударяя в судно, потрясало все его члены, и течь сделалась так велика, что вода в трюме прибывала, невзирая на беспрестанное выливание оной в обе помпы. Можно легко себе представить, какое действие производило сие над людьми, не приобыкшими к морским опасностям: страх принуждал их не щадя своих сил весьма усердно работать. Течь была в камбузе и с правой стороны около грот-люка, вероятно, от худого законопачения.
…К приумножению опасности груз в трюме тронулся, и балласт на носу двинулся на подветренную сторону. Однако около полуночи вода в трюме начала уменьшаться.
На рассвете буря казалась быть во всей своей ярости; от великой качки не можно было на палубе стоять, держась за что-нибудь. Люди от мокроты и работы у помп измучились, но не было возможности сему пособить; по утру, однако, начали они сменяться на две вахты… К ночи ветр начал стихать, и наконец заштилело».
Только в ноябре 1802 года наши путешественники прибыли к месту своего назначения. Давыдов пишет по этому поводу: «Итак, мы в Америке! Я ступил уже на сей дикий и почти неизвестный берег, коего только желал достигнуть!»
На диком берегу Хвостова с Давыдовым встречал хлебом-солью сам правитель американских колоний легендарный Александр Андреевич Баранов. Разорившийся когда-то сибирский купец, а затем приказчик шелеховской промысловой компании, он теперь уже двенадцать лет был единоличным владетелем огромного североамериканского края, в котором без всякого ущерба уместилось бы с полдюжины Англий.
Лысый и коренастый, свирепый и властный, Баранов был царем и богом Аляски. Историк оставил нам следующую характеристику правителя самого дальнего угла Российской империи: «Человек не образованный и грубый, но весьма умный и честный, горячий и настойчивый, страстью ревностию к славе и пользам Отечества, притом здоровья железного, трудолюбивый и переносливый, он с самыми ничтожными средствами умел покорить диких, все далее и далее распространяя по этим берегам селения…»
Приходу судна правитель был раз чрезвычайно. Вот уже пять лет из России не было ни единой оказии с грузом. А ведь поселенцам, как воздух нужен был порох и железо. К тому же не так давно индейцы захватили селение в Ситхе и напрочь его разорили. Нынче же и вовсе, осмелев, аборигены стали вести себя дерзко даже здесь на Кадьяке. Да и мягкая рухлядь, которой вот уже какой год были доверху завалены все склады, начинала портиться. Поэтому радость поселенцев при виде входящего в бухту судна понять было можно. Едва ошвартовались, Баранов забрал обоих офицеров к себе, усадил за стол и не отпускал из-за него несколько суток кряду. Команда отчаянно гуляла в избах промышленников. Делалось это, как всегда, отчаянно: с драками и последующими объятьями.
