Милая моя,
Вы нетерпеливо желаете знать историю вдовствующей императрицы. Историю её жизни рассказывают различно, смотря потому, пристрастие или ненависть руководит рассказчиком, так что весьма трудно судить об истине.
Императрица называется Евдокией и происходит из благородного дома Лопухиных [51]. Царь женился на ней в юных летах (бывши 17 л.) и имел от неё сына (царевича Алексея), который приговорен к смерти и оставил после себя сына и дочь. Сколько бедствий перенесла эта несчастная Государыня! Самым сильным ударом была для неё, без сомнения, смерть юного монарха, её внука; это несчастье постигло её тогда, как она, казалось, превозмогла уже все свои бедствия. Нынешняя императрица весьма уважает эту знаменитую отшельницу и часто посещает ее. Она присутствовала при помазании императрицы на царство и сидела на нарочно устроенном месте, откуда она не была видима. По окончании церемонии императрица подошла к её месту, обняла её, поцеловала и просила её дружества, при сем обе обливались слезами. Так как Евдокия вошла в церковь тайно, ещё прежде самой церемонии, то и при выходе она долго оставалась в церкви, и не хотела быть на обед во дворец, из уважения к монашескому одеянию; толпа придворных по обыкновению бросилась к ней с громкими поздравлениями, которые она принимала ласково. Вы можете догадываться, что и Ваша покорная слуга находилась в числе поздравителей; да, я была так счастлива, что могла долго смотреть на несчастную. Так как я одета была по-английски (по причинам, которые рассказывать будет весьма долго и не нужно), то она спросила, кто я такая. После пожелала видеть меня ближе, смотрела на мой убор и сказала: «Я слышала, что англичанки славятся красотою и, думаю, это правда, потому что они не рассчитывают на то, чтоб своими костюмами, особенно головным убором, придать себе как можно больше прелестей, и не смотря на то, костюмы их очень нарядны и скромнее всех других, сколько я видела; особенно шея совершенно покрыта.» Она, кроме того, наговорила мне много лесного о моем лице, стане и проч. и пригласила меня к своему двору, которого приёмы и вежливость, как видите, она ещё не позабыла. Теперь она потолстела, но, несмотря на её лета, на лице остались следы прежней красоты. Её лицо выражает важность и величие, которые, впрочем, растворены какою-то ласковостью. Её пламенные глаза так проницают говорящего с ней, что кажется она читает в самом сердце. Если её судьба также трогает Вас, как и меня, то я очень довольна, расставаясь с Вами.
Милая моя,
Не дивитесь что я ничего не говорю о наружности и характере новой Государыни. Признаюсь, я не видала её вблизи после коронации, хотя были балы и маскарады при дворе и у многих иностранных Министров (которые она удостаивает своим присутствием), и, кроме того, два раза в неделю бывают собрания в большой зале, но я не бывала нигде; бедный В. [52] очень болен и нисколько не поправляется. Смотря на его страдания, я не могу не мучиться, и мои опасения увеличиваются со дня на день. Ах, если б мне немного Вашей философии в несчастьях — но я нисколько не имею твердости, несмотря на то, что силюсь укрепить свою слабую душу, чтоб хотя с приличием сносить несчастье. Теперь вдвойне чувствую разлуку с моими друзьями, особенно с Вами. Вы своею опытностью и рассудительностью могли бы меня утешить и внушить твердость. Случай познакомил меня с одним дворянином и его женою, людьми чрезвычайно добрыми. Они с трудом оставляют меня, и, так как мой больной охотно остается с ними, то они ходят за ним во время моего сна; и теперь они с ним, когда я иду спать в первый раз чрез трое сутки. Но прежде, нежели наслажусь покоем, спешу уверить Вас, что я при всех переменах в жизни Ваша и проч.
Милая моя,
Сердечно благодарю Вас за вашу великодушную заботливость, которую Вы выражаете в письмах. Я гораздо здоровее, нежели можно предполагать, но не смею сказать того же о состоянии моей души. Ваша душа так мало подвержена слабостям человеческой природы, что Вы с трудом можете представить слабость душ чувствительных. Я смотрю на Вас как на мужчину, который не хочет во время несчастий искать женского утешения в слезах. Хотя Вы иногда согласны допустить малодушие, детское уныние при первых ударах судьбы, но Вы требуете, чтобы, когда пройдут первые порывы скорби, по-прежнему вами управляли рассудок, решимость и отречение от слабостей человеческих. Удивляюсь Вашему образу мыслей, но не думаю, чтоб когда-нибудь я могла подражать Вам. На мне лежит теперь множество обязанностей, и я не могу в точности поддерживать нашу переписку. Надеюсь, Вы меня простите. Я льщу себя счастьем, что будущим летом возвращусь в Англию. Здесь беседы Ваши излечат меня от уныния в несчастьях, наставят меня, как должно вести себя, чтоб сохранить название Вашей и проч.
Милая моя,
Я в точности исполнила Ваше предписание — думать постоянно о Вас во все то время, как, пользуясь Вашим снисхождением, я не отвечала на Ваши письма. Когда мои дела уменьшатся, я ещё не знаю; напротив, думаю, что они увеличатся. С трудом нашла время рекомендовать Вашей дружбе и покровительству подателя этого письма, г-на Г., как иностранца, не знающего нашей страны и языка. Он тот самый друг, который так был добр ко мне. Во время болезни В., его жена остается со мною во все время пребывания его в Англии; он пробудет у Вас до тех пор, пока не кончит своих дел. Он весьма добрый и веселый человек и, думаю, Вас займет приятно. Ему препоручаю отвечать на все вопросы, которые Вы можете сделать о Вашей и проч.
Милая моя,
Прежде всего я должна благодарить Вас за ласковый приём моего друга. Я угадывала, что его беседы Вам понравятся. Думаю, и, кажется, не ошибаюсь, что мне не в чем раскаиваться, препоручив его Вам, но он очень худо заплатил мне за доставление такого знакомства, рассказав Вам какую-то историю о молодом человеке, которой Вы очень радуетесь или, лучше сказать, которую Вы так серьезно принимаете, поелику я все сказанное Вами почитаю серьезным. Но на этот раз Вы, кажется, шутили, иначе я рассердилась бы на Вас.
Я читаю в Вашем письме следующие строки: «Надеюсь Вас скоро поздравить, ибо я слышала, что молодой человек из знатной фамилии, с орденом, имеет пышный экипаж и состояние.» Можете ли Вы так мало, так презрительно думать обо мне, воображая, что все это имеет в глазах моих значительный вес?
Нет, это не обворожит меня, если нежный мой наставник, сердце, ожидает ещё выбора мужчины, которому оно отдает преимущество; но когда этот тихий диктатор не соглашается или молчит, тогда должно быть или низким или ничтожным человеком, чтоб прельститься тем, что украшает часто и глупца и бездельника. Я не хочу, чтоб Вы принимали слова мои на счет человека, о котором Вам говорили. Он по моему мнению человек почтенный, но я никогда не думала выйти за него замуж. Я воображаю на этот раз, что Вы почитаете это дело совершенно решенным, потому что я так горячо вступилась за Ваши слова. Но я так далека от этого, как ненавижу безрассудных мужчин (исключая немногих, кои не имеют этого порока), которые, вообразив, что они нравятся нашему полу, вдруг пристают убеждать свою жертву, что они влюблены.
