Опустив пулемет, Федор с любопытством стал разглядывать постовых. Они крутились у огня, поворачиваясь к нему то одним, то другим боком. Что-то не очень похожи они на лихих — картинных — представителей победоносного вермахта, в отутюженных зеленых мундирах и начищенных сапогах. Самый крупный из них — в белом бараньем тулупе, в валенках, каска напялена поверх теплого шарфика, которым немец обвязал голову. Тот, что постоянно жует, толст непомерно, видимо, одел под шинель телогрейку. Третий, низенький, закутанный в одеяло, подпрыгивает с ноги на ногу и все что-то рассказывает. Верзила даже не оборачивается, а толстяк, не переставая жевать, изредка кивает.
Ноги у Федора совсем закоченели, от одного вида чужого костра стало ещё холоднее. Отвернувшись от немцев, он снял валенки. Выжал промокшие портянки и сунул их за пазуху. Сильно размяв ступни руками, стал тереть их снегом. Холод мгновенно растекся по жилам, сжало сердце, по коже пробежал шемящий озноб, заломило кости. Федор потер еще сильнее, и нестерпимая боль сменилась приятным пощипыванием, теплая волна прокатилась по телу. Надергав из-под кустов жухлой прошлогодней травы, Федор сунул ее в валенки вместо стелек и вытер насухо ноги подолом маскхалата.
— Слышь… Никак пьяные, — словно сквозь вату услышал он голос брата, — большой-то разливает, а те уже третий раз опрокидывают…
— Пусть пока давятся, — со злостью подумал Федор и стал поспешно обуваться. Но злость не проходила. — Собаки, думают, им здесь все можно. Завоевывать нас пришли.
Он видел рыжие бороды, освещенные костром, черные провалы ртов. Болтают, но есть-пить не забывают. Надеть на свинью каску — точь-в-точь будет. О чем они там рассказывают друг другу? О своих подвигах во имя "нового порядка"? Перед глазами Федора встали сгоревшие дотла деревни, сумасшедшая старуха со свечой, которую увидели сегодня в доме около конюшни, ее немигающие ледяные глаза, растрепанные волосы, черную шаль на плечах, трупы на виселицах…
Кровь ударила Федору в голову. Он и сам не заметил, как установил пулемет поудобнее и с диким криком: "Вот вам праздник!" — нажал на спуск. Треск пулемета мгновенно успокоил, но и испугал Федора. Как же он, забыв про приказ, раньше времени поднял шум! Он перестал стрелять и прислушался… До него донесся шум боя — роты Чернозерского поднялись в атаку.
— Аай-ай! Ура-а-а! — истошно закричал Федор и побежал вперед. Пробегая мимо костра, он расшвырял его пинком ноги и кинулся к деревне. Ворота крайнего дома были распахнуты настежь, на небольшом дворе металось несколько фигур. Федор срезал их одной очередью и, устроившись за углом избы, огнем встречал всех, кто выскакивал на видимый ему участок улицы.
На рассвете рота, с которой действовал взвод Федора, полностью очистила деревню. Чего только не увидели бойцы в покинутых немцами домах, везде столы по-праздничному ломились от изобилия закусок и выпивки. Их особенно поразил стол, накрытый в доме, где располагался штаб дивизии. Мясо консервированное, фрукты, шпик, французский коньяк, болгарская сливовица, немецкий шнапс — все было там. Не обошлось, конечно, без русской водки и русского сала.
Как ни диковинно смотрелось неожиданное изобилие, трудно было удержаться от искушения попробовать его. Но немцы почти тут же нанесли по деревне массированный артиллерийский удар. Взрывами снарядов были перепаханы улицы, горели почти все дома. После получасового шквала гитлеровцы пошли в атаку, пустив впереди несколько танков, с криками и руганью, встав в полный рост. Но объятая пламенем деревня вдруг ахнула огнем так, что противник откатился назад, оставив на поле боя десятки убитых и три подбитых танка.
В этот день немцы атаковали деревню еще дважды и на завтра три раза, но в открытую, в лоб уже не шли, старались обойти с флангов. Иногда им удавалось занять несколько домов, но наши гранатами и штыками отбивали их обратно.
Об этом боевом эпизоде в историческом формуляре 375-й стрелковой дивизии есть такая запись: "Интересную операцию в ночь на 25 декабря провел 1245 сп… Внезапным ударом опрокинув и уничтожив боевое охранение, бойцы с ходу ворвались в деревню Новое — Старое и устроили настоящее побоище. Кровопролитный бой длился свыше суток. Противник потерял в этой операции свыше 1000 человек убитыми. Разгромив штаб 110 пехотной дивизии и 167 пехотного полка, захвачены большие трофеи и штабные документы" 1.
Федор, конечно, всех этих подробностей не знал, но зато собственными глазами видел захваченное у гитлеровцев полковое знамя и воочию убедился в верности суворовского правила "Не числом, а уменьем". Сравнительно малыми силами они разгромили целый полк противника, у самих же потери были небольшие. Из тех, кто погиб в этом бою, Федору запомнился старший политрук Барк, взявший на себя командование ротой и их взводом. Еще вчера утром, увидев, как Федор с крыльца дома очистил от немцев лежавшую перед ним улицу, он похвалил его и приказал перебраться на перекресток, откуда сектор обстрела был шире. Но вообще-то убитых было мало, а раненые, наскоро перевязавшись, снова вступали в бой.
Бойцы приноровились к своеобразным условиям боя в населенном пункте и умело использовали любые укрытия. Федор тоже стал подмечать определенные закономерности, какой-то относительный порядок в этом хаосе. При обстреле или бомбежке надо укрыться в свежей воронке — вероятность того, что снаряд или бомба второй раз попадет в одно и то же место ничтожно мала. Нельзя укрываться возле любой стены. Не в этот раз, так в другой она может рухнуть на тебя от прямого попадания или взрывной волны. Пехота идет в атаку обычно сразу вслед за полосой заградительного огня. В эти минуты из-за сплошных разрывов увидеть что-либо невозможно. Не надо ждать, пока покажутся атакующие, а надо бить туда, где разрыв погуще. Потом там окажется целая куча трупов немцев.
Главное, не давать воли волнению, не суетиться. Минутный страх — уже поражение. Ни на мгновение не забывать об опасности. Выстрелил в одного, сразу же забыть о нем, стрелять в следующего, и так раз за разом. О себе лучше не думать, так же как и о конкретном кустике или бугорке, за которым можно было бы спрятаться.
Самое решающее в бою — это время, которое отмеряется решительностью и самообладанием солдата. Упадет один — встанет на его месте другой. Это и есть спасение. А там уж как кому повезет.
Эти простые истины боя постигались каждым солдатом, быстрее или медленнее, сразу или по крупицам, но постигались, если конечно, до этого его не убьют.
Федор уже чувствовал инстинктивно динамику боя, улавливал его ритмы, но то, что называется солдатским мастерством, придет к нему не скоро. На то понадобится пройти еще много боев.
