Идеологической конъюнктуры, ни советской, ни постсоветской, когда с ретивостью, достойной лучшего применения, отказывались от наследства и отрясали прах с ног своих, Либан не терпел. Помню, в начале 1990-х на одном из заседаний кафедры барственный Василий Иванович Кулешов, видом и голосом подчеркивая торжественность момента, провозгласил изменение политики преподавания литературы:
— Мы так долго и так много в прошлые годы принуждали студентов заниматься фигурами демократического лагеря. Пора оставить эту порочную практику и открыть широкий простор исследованиям других фигур. Нужно изучать творчество славянофилов, религиозных писателей и философов, изучать больше, шире, объемнее…
— А мне кажется, — откликнулся Николай Иванович, — что мы в последнее время мало и плохо занимались писателями и критиками демократического лагеря. И это недопустимо.
Историк до мозга костей, он требовал изучения каждого явления в его собственной внутренней логике и в логике общего движения литературы. Белинский, Добролюбов, Писарев, Чернышевский интересовали его не как идеологические марионетки в руках политически благонадежных или диссидентствующих писак, а как представители определенной традиции, которая нуждается в филологическом и эстетическом осмыслении.
Невозможность подстраивать свое видение художественной словесности под внешние идеологические каноны и была, на мой взгляд, главной причиной того, что Николай Иванович предельно сократил для себя сферу письменного, а значит печатного слова, ушел в сферу слова устного, свободного, нерегламентированного, неподвластного цензурному давлению. Здесь не было места деформирующей редакторской воле, но лишь воля автора и воля избранного им предмета. Целые научные исследования, настоящие устные монографии создавались Н.И. Либаном в рамках лекционных курсов, спецкурсов, спецсеминаров по древнерусской литературе, литературе XVIII иХ1Х веков, по творчеству Н.И. Новикова, Н.М. Карамзина, М.Ю. Лермонтова, Н.С. Лескова, А.Ф. Писемского, Н.Г. Чернышевского, В.Г. Короленко… А еще были лекции о писателях «второго ряда» и знаменитый спецкурс «Русский бульварный роман», открывавшие не только студентам, но и тем, кого принято называть «научной общественностью», terra incognita русской литературы.
Н.И. Либан творил не на бумаге, но в пространстве живого, звучащего слова, запечатлевая мысли и образы в умах и сердцах своих слушателей. Многие из его идей оживали затем в трудах учеников — на устное слово копирайт не поставишь, да Николай Иванович к этому и не стремился, напротив, был доволен, что брошенные им семена проросли и дали свой плод. Учитель, щедро раскрывающий ученику все богатства своего научного опыта, всегда побеждал в нем исследователя, ревниво пекущегося о собственном приоритете. И все же отрадно, что хотя бы малая часть того, что прозвучало в стенах МГУ за время почти семидесятилетней работы Н.И. Либана, окормляя многие поколения филологов, в последние годы его жизни все-таки появилась в печати…
* * *
На втором и третьем курсе мы, студенты дневного отделения, каждую неделю сбегали к счастливцам вечерникам, которым Николай Иванович читал русскую литературу. Замирали за партой и, затаив дыхание, слушали. И так хотелось ухватить, удержать сказанное — хотя бы в неверной памяти, в несовершенных конспектах, а если повезет — на магнитной ленте, считавшейся тогда чудом техники.
На лекции Николая Ивановича многие ходили с магнитофоном, и если в самый интересный момент пленка кончалась, судорожно переворачивали кассету, чтобы не упустить ни одного драгоценного слова.
Прошло пятнадцать лет, и теперь эти слова запечатлены на бумаге. Сначала вышли две книги — «Литература Древней Руси: Лекции- очерки» (М.: Изд-во МГУ, 2000) и «Становление личности в русской литературе XVIII века» (М.: Изд-во МГУ, 2003). Потом они объединились под одной обложкой с третьей, вводящей читателя в девятнадцатый век, и возникла книга «Лекции по истории русской литературы» (М.: Изд-во МГУ, 2005).
Открываю эту книгу под зеленой обложкой, свежей и сочной, как весенняя трава, — таким же свежим и сочным было каждое выступление Николая Ивановича. Начинаю читать — оторваться уже невозможно. Не просто история литературы встает с этих страниц, а история времени и судьба человека во времени. В живом, поистине воскрешающем слове является мир наших предков. «Дела давно минувших дней, / Преданья старины глубокой…». В лекциях о литературе Древней Руси Николай Иванович ведет к самым истокам, помогая постигнуть, «откуду есть пошла Русская земля» и русская словесность. Звучит слово, прочитанное через историю, и история, отразившаяся в слове, — от князя Владимира, крестившего Русь и боявшегося казнить преступников, до Ивана Грозного, утверждавшего в письмах Курбскому свое право царствовать безраздельно и самовластно; от митрополита Илариона с его «Словом о Законе и Благодати» до бунтаря протопопа Аввакума, для которого не страшно потерять жизнь — страшнее потерять веру; от «Повести временных лет» и «Слова о полку Игореве» до «Сказания Авраамия Палицына», запечатлевшего думы современника о Смутном времени, его попытку понять, что же тогда сделалось со страной и с людьми.
А вот литература XVIII века и дерзновенные реформаторы, создававшие державу Российскую, прорубавшие окно в Европу, выходившие к северным и южным морям, строившие Петербург наперекор всем природным стихиям… Тектонические сдвиги эпохи Петра, правление «веселой царицы Елизавет», властная и самоуверенная Екатерина II, говорящая своей тезке Екатерине Дашковой: «Женщина все может». Тут же — М. Ломоносов как «Петр Великий русской литературы»; В. Тредьяковский, открывший силлабо-тонический стих, без которого не было бы ни Пушкина, ни русской поэзии вообще; А. Сумароков, коему обязана Россия театром. История русского масонства и Н. Новиков с его знаменитыми журналами. И наконец Н. Карамзин, по пушкинскому точному слову, «последний летописец и первый историк» России, создатель многотомной «Истории государства Российского», на которой в XIX веке будут воспитываться и Пушкин, и Толстой, и Достоевский…
И что же? По мере чтения начинаешь вдруг понимать, что мы, перешагнувшие порог XXI века, летающие на самолетах, сидящие перед экраном компьютера и, казалось, постигшие всю земную премудрость, совсем не далеко ушли от тех, кто жил, мыслил, творил в те далекие годы. Что многие нынешние наши сюжеты, от общественных, политических, литературных до сюжетов нелитературной, обыденной жизни — в некотором смысле всего лишь повторенье пройденного. И что настоящее связано невидимыми, но прочными нитями с прошлым, питается и крепится им, создавая непрерывность движенья истории.
