Никто из арестованных, естественно, не признался. Пришлось сменить тактику. Вызвав на допрос одного из них, отца семейства, я пообещал ему помилование, денежное вознаграждение, новый дом, землю, спокойную жизнь. Не знаю, поверил ли он в мои посулы или в нем заговорила совесть, но он, в конце концов, во всем признался и рассказал еще о многом. Он сообщил мне фамилии революционеров, рассказал об их планах, о тайной организации.
Вскоре в округе об арестах стало известно. Сакс это почувствовал и, с лихорадочной поспешностью собрав бумаги, передав все дела третьему управляющему, приготовился к бегству на родину — в Бельгию. Когда они обсуждали в конторе дела, кто-то, разбив окно, словно безумный, открыл по ним беспорядочную стрельбу. Затем, спрыгнув со второго этажа во двор, поспешно скрылся.
Сакс был мертв, другой управляющий тяжело ранен. Как только он немного поправился, я допросил его:
— Как выглядел неизвестный?
— Не знаю.
— Но вы же его видели!
— Не знаю.
— Но вы должны мне сказать!
— И не подумаю! Ищите себе свидетелей, где хотите, а с меня пальбы достаточно. Я сегодня же уезжаю в Германию!
Я попытался удержать его силой, но он вырвался, бросился на улицу, поймал извозчика и велел ему что есть сил гнать на вокзал, без вещей, ни с кем не попрощавшись, думая лишь о том, чтобы уехать восвояси живым.
Благополучно добравшись до вокзала, он, к великому своему облегчению, узнал, что экспресс в Германию еще не отправлялся! Но радость его была преждевременной. Он даже не понял, откуда прогремел выстрел, а за ним еще и еще один. Он рухнул на землю с тремя пулями в голове и сердце.
Бурная, полная тревог и волнений жизнь в княжестве Польском между тем продолжалась…
ТРАГЕДИЯ ПОЛКОВНИКА ФОН ШТЕЙНА
— Черт возьми! Где этот проклятый писарь? Сколько можно его звать? Что он, подлый пес, письменного приглашения дожидается? Что же это такое, спрашивается?! Я здесь командир или кто?… Если он на дежурстве, может убираться ко всем чертям! Когда я — ик — говорю ему, — ик — что он — ик-ик — он понимает, животное в человеческом облике?
Полковник снова был не в духе! Полковник слишком долго смотрел на бутылку водки! Полковнику требовался собутыльник, на чью осмотрительность он мог бы положиться.
Писарь был неболтлив и не дурак выпить — он тихо сидел рядом с полковником и накачивался вместе с ним до тех пор, пока убогую обстановку вокруг не заволакивала радужная дымка. Это не шутка — командовать гарнизоном в такой Богом забытой дыре, как Рава, — унылом и грязном провинциальном городишке.
— Ну, его к чертям! Давай-ка лучше выпьем еще водки! Твое здоровье!
Разве ради этого полковник И. И. Штейн сражался в русско-японскую войну? Ради этого стал командиром? Чтобы закончить свои дни в скорбном одиночестве в Раве? Жена, сын и дочь жили под Варшавой. Дочь училась на дантиста, сын, естественно, — в кадетском корпусе.
— Ну, будем здоровы, старина! За здоровье государя! Да здравствует все молодое и прекрасное! А ну давай пей, не отлынивай, старый черт!
Писарь выпил то, что ему причиталось, и вскоре заснул прямо в кресле.
Ну, скажите на милость, чем тут заняться полковнику?
Пошел к кухарке. Вот старая дура! С ней даже поговорить не о чем, до того глупа. Одно слово, баба. Солдаты жаловались, что она целыми днями к ним пристает. Охоча до мужиков!
Хотя с ней можно и выпить и переспать!
Так и продолжалось вечер за вечером, ночь за ночью.
Вскоре дела зашли настолько далеко, что уже ко второму числу у полковника не было ни рубля на водку, не говоря уже о других расходах. Он взял немного из казенных денег, которые были в его ведении. Это уже серьезно! Сорок рублей! Теперь придется экономить! Потом еще шестьдесят! Какой вкус у хорошего вина!…
— Подарил бы мне что-нибудь, старая свинья, — потребовала у него как-то кухарка.
— Денег нет, — ответил полковник.
— Возьми еще из казенных.
— Откуда ты знаешь?! И вообще, это неправда! Я оттуда ни копейки не брал.
— Да, как же! Ты каждую ночь, как накачаешься, во сне об этом бормочешь! Я даже рот тебе рукой закрывала, чтобы твой ординарец не услышал, какой у него славный командир! Ну, так что будешь делать?
Полковник дал ей денег, — разумеется, из казенных.
Неожиданно из Варшавы нагрянула ревизия. Полковник Штейн не знал, что предпринять. Если все откроется, — значит, конец карьере. В ужасе он бросился к ростовщику, и тот одолжил ему пятьсот рублей.
Ревизия ничего не обнаружила! Счета сошлись! Замечательно! Полковник снова был в прекрасном настроении и послал за писарем, чтобы вместе отпраздновать это замечательное, по его глубокому убеждению, событие. Писарь, однако, отказался.
— Ты что, подлец, брезгуешь моим коньяком?!
— Никак нет, ваше высокоблагородие, я… я… боюсь, что в городе пойдут разговоры.
— Что еще за разговоры? Какие разговоры? Разве ревизия нашла хоть малейшее нарушение?
— Никак нет, ваше высокоблагородие, это кухарка везде распускает сплетни. А по ночам, прошу прощения, ваше высокоблагородие, если позволите, слышно, как вы бранитесь и кричите…
— Черт с ними! Пей, и пусть эти идиоты из Равы болтают что хотят. Пей! Это все враки.
— Я и не сомневаюсь, ваше высокоблагородие, да только мне известно, что в Варшаву все время шлют жалобы о ваших попойках, а мне не хочется отправляться в Сибирь из-за того, что я с вами пью.
Вышвырнув за дверь жалкого труса, полковник послал за кухаркой, отругал ее, запретил распускать сплетни и пообещал новую шубу. И тут вдруг раздался звонок в дверь!
Так поздно!
— Иди посмотри, кто это. Меня ни для кого нет дома. Кого там черти носят?
— Может, это ревизор из Варшавы? Люди говорят, нам лучше бежать отсюда, Иван!
— Открой дверь и впусти его, — приказал полковник. На бедняге лица не было, и — что уж совсем не пристало солдату — он дрожал.
Кухарка впустила мужчину лет тридцати — чисто выбритого, не очень высокого, но весьма привлекательного. Это был Арнольд Барт.
— Вы по какому делу? — спросила кухарка за дверью.
— У меня частное дело к господину полковнику. Я от Заллера.
Ага, Заллер — это ростовщик. Должно быть, он хочет получить свои пятьсот рублей. Выставить его вон? Срок уплаты истекает только через два месяца. Но, может быть, лучше с ним договориться? Да, так будет лучше. Это будет по-умному.
— Заходите, пожалуйста!
Арнольд Барт вошел в комнату. У него были отличные манеры. Он низко поклонился, как бы извиняясь за сам факт своего существования!
— Садитесь, герр Барт, и рассказывайте, что вас ко мне привело.
— Мы одни?
— Можете говорить свободно. Не желаете ли водки? Ваше здоровье! Сигару? Огня?
