В захолустье, близ границы с Германией, в которой к власти все яростней рвались фашистские молодчики, держать политических заключенных казалось надежнее. К тому же в восточных воеводствах, в Варшаве, в шахтерских и текстильных центрах полыхал пожар революционных боев. Там тюрьмы были переполнены участниками забастовок, политических демонстраций, деятелями прогрессивных организаций. Так фордонская тюрьма стала превращаться в каторгу для политических.
С первой группой политзаключенных в Фордон была доставлена Вера Хоружая. После карантина в подвале ее «прописали» в одной из камер верхнего этажа.
Когда за спиной лязгнул замок, Вера осмотрелась. Камера одиночная, узкая, как пенал. Откидная металлическая койка с жидким матрацем, подушкой да грубым суконным одеялом, привинченный к стене, как в железнодорожном вагоне, столик, табурет. Вот и все «убранство».
Против двери, чуть ли не под потолком, — зарешеченное окно. Вера пододвинула к нему табурет. Окно выходило во двор, но, даже встав на цыпочки, она увидела только верхнюю часть высокой каменной стены, окружавшей двор, а за ней, на пригорке, под которым текла Висла, — три сосны. Подумалось: «Три сосны, словно сестры родные — Вера, Надежда, Любовь…» И сейчас же перед мысленным взором появилось дорогое лицо матери. Как там она? Наверное, скучает, плачет, чует материнским сердцем, в какую беду попала дочь… А как подать ей весточку? Как успокоить? Как рассказать ей, что никакие темницы, никакие пытки не сломят ее дочери, которую воспитали, закалили и научили революционной борьбе партия и ленинский комсомол. Как поведать ей, самой близкой на свете, что быть коммунисткой и бороться за свои идеи — это и есть высшее счастье!
Вера отошла от окна и прилегла на койку. Заложив руки за голову, задумалась о той новой обстановке, в которой оказалась и где предстояло продолжать борьбу. В фордонской тюрьме еще не сложился быт политических заключенных, не установлены связи с товарищами на воле, не изучен обслуживающий персонал. Все это предстояло наладить, организовать, изучить. Вера встала с постели и зашагала от окна к двери и обратно. Туда пять шагов и назад пять… Она обдумывала, с чего начать, как и что сделать, кому поручить…
Нет, она уже не узница. Это снова борец, инициативный, вдумчивый вожак-организатор, пропагандист, хороший товарищ…
Ночь. На столе чуть мерцает свечка. Огрызком карандаша на узенькой полоске папиросной бумаги Вера пишет письмо товарищам на волю. Одно из тех десятков волнующих писем, которые друзья заботливо собрали и издали в 1930 году отдельной книжкой, так и назвав ее «Письма на волю». Многие из этих писем дошли до адресатов тайным путем, минуя тюремщиков. Поэтому вместо фамилии автора на обложке книжки стояло: «Польская комсомолка».
«Письма на волю» — яркий, волнующий документ своего времени. Это образец страстной публицистики, горячий рассказ о том, как первое поколение комсомолии под руководством партии закалялось в борьбе с капиталом, участвовало в создании радостной и счастливой жизни трудящихся. Вместе с тем письма раскрывали духовный мир молодой революционерки, ее беспредельную преданность коммунизму, говорили о ее трогательной любви к родным, близким, товарищам, к самой жизни. Не случайно выход «Писем на волю» был встречен с огромным интересом. Книжкой буквально зачитывались. «Из каждой строки, — писала в „Правде“ Надежда Константиновна Крупская, — смотрит на вас человек сильной воли, убежденный революционер, борец за рабочее дело… И столько жизни, молодости, энергии в этих письмах!»
7 ноября 1928 года. Одиннадцатая годовщина Великого Октября. К этому дню ряды политических заключенных значительно пополнились.
— На прогулку выходи!
Загремели засовы у дверей камер, послышался топот ног. Политкаторжанки, как одна, вышли с красными бантиками на груди. Надзиратели только во дворе заметили это.
— Назад, в камеры! — раздался истошный голос начальника тюрьмы.
Прогулка была отменена. Но празднование продолжалось. Послышался «Интернационал». Мгновение — и его подхватили во всех камерах.
— Не позволю! — ревел, бегая по коридорам, начальник, сопровождаемый перепуганной охраной.
В ответ звучал гимн пролетарских борцов.
Дошла посылка. Друзья прислали Вере, как она просила, «Капитал», «Материализм и эмпириокритицизм», брошюру о коллективизации сельского хозяйства в СССР, «Железный поток», сборник стихотворений советских поэтов, однотомник Маяковского. Есть что читать, чем заниматься!
Прогулка. Надо ходить парами. Но вот несколько пар сбились вместе. Женщины чуть ли не наступают друг другу на пятки и о чем-то торопливо переговариваются. И снова — размеренным шагом вокруг двора.
После вечерней поверки литература стала доставляться по намеченному во время прогулки плану. В ход были пущены «кони» — основной «транспорт» политзаключенных (даже полученную официальным путем литературу передавать друг другу запрещалось). «Конь» — это длинная бечевка, на конце ее — мешочек. В него помещалась посылка. Если посылка легкая, то добавлялся груз. Тактика броска была несложной, но требовала ловкости и осмотрительности. При длинной веревке узницы умудрялись спускать или забрасывать «коня» в любое окно своей стороны корпуса тюрьмы. Бросали в тот момент, когда часовой, ходивший вокруг здания, скрывался за углом.
Политзанятия шли на прогулках, во время стирки белья, в часы ухода за больными. Таким же образом малограмотные обучались чтению и письму на родном языке, приобщались к художественной и политической литературе. Всем этим, как и поведением политических заключенных, руководил подпольный комитет партии. Душой пропагандистской работы была Вера Хоружая и ее товарищи, имевшие опыт подполья, революционную закалку. Это Мария Вишневская, Ганя Юхновецкая, Ванда Михалевская, Полина Сташевская. Это друг ее комсомольской юности Мария Давидович. Это Софья Панкова, с которой Вере пришлось еще раз встретиться осенью 1942 года.
Семь лет томилась Вера сначала в белостокской, затем в фордонской тюрьмах.
В 1932 году по договоренности между правительствами СССР и Польши был произведен обмен политзаключенными. В число подлежащих обмену политзаключенных входила и Вера. Когда настал час расставания, она, вопреки правилам тюрьмы, обежала по коридорам камеры и через «глазки» в дверях горячо простилась с товарищами. Надзиратели ничего не смогли с нею поделать.
Вместе с Верой из Фордона уезжали в Страну Советов польские коммунистки: Мария Вишневская, Ирена Пальчинская и Доротта Прухняк.
